Фанфик по заявке №38-48
<i>Ремус Люпин/Ксенофилиус Лавгуд
У шамана три руки </i>
<b>Название: </b> Тедди Люпин, или Туда и обратно
<b>Автор:</b> аноним до объявления результатов
<b>Бета/гамма:</b> анонимы до объявления результатов
<b>Рейтинг:</b> PG
<b>Тип:</b> слэш
<b>Пейринг: </b> Ремус Люпин/Ксенофилиус Лавгуд
<b>Жанр:</b> драма, приключения
<b>Размер:</b> миди, 8029 слов
<b>Аннотация:</b> Тедди Люпин не просыпался уже три месяца, и Ремус решился обратиться к тому, кто мог бы попробовать его вернуть…
<b>Отказ:</b> все права на персонажей принадлежат Дж. Роулинг
<b>Комментарий: </b>написано на Фест редких пейрингов «I Believe»
<b>Предупреждения:</b> АУ: Ремус и Тонкс выжили.
[MORE=<img src="http://hp-believe.diary.ru/p210969386.htm?oam#more1">]
Тедди дышал медленно, размеренно. Вдох-выдох, вдох-выдох. Его грудь вздымалась и опускалась, и снова. И снова. Это было единственное, что Тедди делал уже три месяца. Дышал, лежа в своей кроватке, укрытый одеяльцем с широко улыбающимся голубым медведем, держащим большой мячик. Ремус ненавидел этот мячик. И медведя. И одеяльце.
Раз в день он или Тонкс садились у кровати и вливали в рот Тедди зелье. А потом массировали горло, чтобы он сглотнул. Иначе зеленоватая жидкость просто вытекала изо рта и заливала жирными пятнами подушку.
Тедди теперь казался особенно маленьким и серым. Блеклые волосы, остренькое лицо, тонкие губы… Он напоминал Ремусу изможденного маленького монаха. Или труп.
В Мунго сказали, что ничем не могут помочь. Тедди был совершенно здоров. Тело в идеальном состоянии, — сказали они. Никаких повреждений. Ни единого. Только вот… только души там не было.
— Так бывает, — говорил грустный усатый колдомедик и отводил взгляд. И Ремус буквально чуял, как тот старательно изобретает успокаивающую ложь для него и для Тонкс, которая была теперь такой же блеклой и несчастной, как Тедди. И отчаянно цеплялась за его руку, глядя на врача полными надежды глазами.
— Так бывает, — повторял врач, и Ремус просто не мог ей сказать, что нет, дорогая. Не верь. И молчал. — Я читал, что иногда душа отлетает от тела, чтобы потом вернуться. Надо просто ждать и надеяться. И все, возможно, еще наладится. Я дам вам зелья.
Тедди не было уже три месяца. И надежды почти не осталось. Сначала Ремус или Тонкс подолгу сидели в его комнате, звали, разговаривали. Читали книжки… Плакали. Теперь даже слез уже не было. Все свелось к ежедневному ритуалу: прийти, наложить очищающие чары, влить зелье, поправить одеяло и поцеловать в лоб. Ремус недавно заметил, что последний пункт он выполняет все реже и реже. И что Тонкс иногда надолго замирает, рассматривая кухонные ножи.
Ремус был готов на все: любые зелья, любые деньги, украсть, убить… что угодно, только бы это кончилось. Он был готов пойти к кому угодно: маггловские врачи, маги-шарлатаны, обещавшие создать эликсир бессмертия из ртути и конского навоза, гадатели и заклинатели… Но пошел он к Ксенофилиусу Лавгуду. Который, пожалуй, стоил всех их вместе взятых.
С Лавгудом Ремус познакомился на свадьбе Билла и Флер. Можно сказать, в прошлой жизни. Луна рвалась представить отцу бывшего учителя, и Ремус не стал отказывать девочке. Тем более, что ему было любопытно, что за человек смог воспитать такое чудо.
Ксенофилиус выглядел точно так, как он думал. Длинные светлые волосы напоминали любимую им в детстве сахарную вату, а серые глаза смотрели куда-то над его головой. Словно видели что-то за пределами свадебного шатра. А возможно, и за пределами этого мира.
— О, мистер Люпин, — Ксенофилиус улыбнулся, и Ремус заметил, что зубы у него ровные и белые, словно у актера из маггловских фильмов. — Луна много о вас рассказывала… вы совсем такой, как я думал: немного страшный, немного грустный и очень уставший.
— Все мы сейчас такие, мистер Лавгуд, — ответил Ремус, чтобы что-то ответить. — Ведь идет война.
— Конечно, — кивнул тот. — Но вы-то такой уже давно. С того самого момента, как… — и он указал на пересекающий щеку Ремуса шрам.
— Простите? — Люпин почувствовал, что начинает злиться. Вот уж подобной бесцеремонности он точно не ожидал, хотя… Он еще раз оглядел Лавгуда и усмехнулся: причудливый наряд, расшитый золотистыми звездами и странными знаками, массивный кулон и шапочка со смешным помпоном. Этот человек словно шагнул сюда из мира, в котором понятия не имеют о церемониях, тактичности и традициях. Живое воплощение индивидуальности. Странности, если уж честно. Этакое дитя цветов, чудом выжившее в нынешние заморозки. И дочка вся в него.
— Тяжело носить в себе волка, если он не слушает, — продолжал между тем Ксенофилиус, мягко улыбаясь. — Уж я-то знаю…
— Тяжело, — согласился вдруг Ремус и улыбнулсяв ответ. Злиться на этого человека было решительно невозможно. — Поднимем бокал за здоровье молодых?
Потом они стояли с бокалами на улице, слушая доносящееся из шатра веселье. Небо было темным и полным звезд, над которыми сиял тонкий серп луны. Дул легкий ветерок и пахло ночными цветами. А еще шампанским и праздником.
— Словно в цирке во время представления, — сказал тогда Ксено. — Детским смехом, рабочим потом и ожиданием чуда. Свадьба — это как смерть, — добавил он задумчиво, заставив Ремуса вздрогнуть. — Двое умирают, чтобы родиться заново… Для новой жизни. Которая будет длиться до следующей смерти. Уже настоящей.
И тут Ремус вспомнил, что Ксенофилиус вдовец. Он высказал пару подходящих моменту соболезнований, но Лавгуд только головой покачал.
— Я знаю, что ей хорошо там, где она сейчас, — проговорил он. — Когда я за ней пошел, она отказалась возвращаться. Даже ради Луны. А значит, у нее все в полном порядке.
— Пошел… но куда? — Ремус смотрел на Ксенофилиуса во все глаза и думал, что, кажется, тот сильно не в себе. Но все же… Какая соблазнительная идея! И какая коварная… Тогда он представлял, как идет за Лили и Джеймсом, за Сириусом… За Дамблдором. За всеми, кто погиб на это проклятой войне. Теперь же он видел перед собой только Тедди.
— Иногда они возвращаются, — проговорил Ксенофилиус задумчиво. — Иногда — возвращаются. Но для этого их нужно позвать, понимаете? Впрочем, Пандора так и не вернулась. Но я хотя бы смог попрощаться.
Что они говорили дальше, Ремус не помнил. Только суматоху от патронуса Кингсли, торопливую аппарацию… Неважно.
Ремус усмехнулся давнему воспоминанию и заглянул в комнату к сыну. Тедди все также лежал на кровати спокойный и безучастный. Пустой. Ремус закрыл дверь и пошел на кухню, сделать чаю. Теперь он ясно видел перед собой новую цель: Тедди надо было позвать. И у него был знакомый, который знал, как это сделать. А если не выйдет… Что ж. Он хотя бы попрощается.
На следующий день Ремус стоял на пороге дома Лавгудов и смотрел на причудливые растения, посаженные вокруг, на узкую лесенку и висящую над домом полную луну. Ремус криво усмехнулся, ощущая привычную дрожь. Вот он, его боггарт собственной персоной. Может быть, предупреждение? Впрочем, когда он их слушал?
Он взбежал по лестнице и постучал. Где-то в глубине дома зазвонил колокольчик. А потом раздались шаги. Хозяин явно не торопился. Ремус принюхался. От дома Лавгудов пахло тайнами. И осенними цветами, жадно впитывающими в себя последние солнечные деньки. А еще — костром и шкурами, нагревшимися у огня. Ремус поморщился и расправил плечи. Что и как сказать, Лавгуду он не знал.
А тот тем временем распахнул перед ним дверь и улыбнулся.
— Мистер Люпин, проходите, прошу вас, — он был одет в домашний халат в тонкую фиолетовую полоску, украшенный цветами. Словно его скроили из викторианских обоев. На голове — то ли феска, то ли просто шапочка… Ремус вздохнул и снова засомневался в том, что пришел по адресу. Стоило ли поддерживать сумасшедшего в его фантазиях. Стоило ли позволять себе нырять в чужое безумие?
— Мистер Лавгуд… — он прочистил горло.
— Проходите же, прошу, — Ксенофилиус схватил Ремуса за руку и втянул в дом. — Я вас давно жду.
— Меня, вы уверены?
Лавгуд не ответил, отвел Ремуса в совершенно круглую кухню и принялся колдовать над чайником. Он порхал по помещению и халат развевался за ним, словно крылья какой-то экзотической птицы.
— Вот так, вот так, — говорил он, извлекая из недр шкафа длинные ароматические палочки и поджигая их заклинанием. Палочки задымились, наполняя помещение тяжелыми восточными ароматами, от которых у Ремуса начинала кружиться голова и напрочь отбивало нюх. Он чихнул и, извинившись, полез за платком.
Лавгуд улыбнулся:
— Духам вы нравитесь, мистер Люпин. Они давно наблюдают за вами.
Перед Ремусом появилась чашка чая, в которой плавали какие-то цветы и травы, и тарелочка со странного вида печеньем в форме экзотических зверушек.
— Вот, попробуйте. Это Луна пекла. Привезла недавно порадовать старика-отца, — проговорил Лавгуд, присаживаясь за стол. В руках у него тоже была кружка. Старенькая, с отбитым краем. Видимо, очень любимая.
Ремус отпил из чашки. Чай был сладкий и терпкий, травяной. С каждым глотком он все больше чувствовал нереальность всего происходящего. Круглая комната, экзотические ароматы и тонкие струйки дыма, устремляющиеся к потолку. Желтые и голубые цветы, распускающиеся прямо в чашке. И Лавгуд в смешном халате и изогнутых домашних туфлях, со сладкой ватой вместо волос. Когда Ремус вдруг всерьез подумал о том, какие они на вкус, он решительно отодвинул чашку.
— Кажется, я зря… — начал было он, поднимаясь.
— Сидите, — Лавгуд вдруг посмотрел прямо на него, и Ремус отметил, что теперь тот его наконец-то видел. Такого, какой он есть.
— Сегодня вы очень страшный, очень грустный и смертельно уставший, — проговорил Лавгуд, сделав еще один глоток из чашки. — И ни война, ни волк тут ни при чем.
Ремус вздохнул:
— Помните, тогда, на свадьбе Билла и Флер, вы говорили, что смогли… — он вздохнул снова и посмотрел в чашку. Цветов словно стало больше. Они прорастали откуда-то снизу и заполняли теперь всю поверхность, как ряска на пруду. Он сделал острожный глоток, стараясь не тревожить лепестки.
— Кого ты хочешь позвать, человек-волк? — Ксенофилиус продолжал смотреть прямо на Ремуса, и тот неожиданно понял, насколько старым и измотанным он выглядит. Как побитая жизнью дворовая псина…
Он вспомнил, как стоял тогда у шатра, смотрел на звезды, острую и потому безопасную луну, на колыхание волшебной ткани, и думал о том, как хорошо было бы снова встретиться с друзьями, увидеть родителей, Дамблдора. Они ведь так и не попрощались. Ни с кем из них.
Ремус сделал еще глоток чая, замечая среди цветов яркие алые точки. Словно капельки крови на лесном ковре. Словно тут прошел раненый зверь. Ремус чувствовал себя раненым.
— Мой сын, — проговорил он глухо, встречаясь с Лавгудом взглядом. — Моему сыну пять, мистер Лавгуд. И он не просыпается. Уже три месяца. Я хочу вернуть его домой. Вы мне поможете? Больше никто не может… Я в отчаянии.
Ксенофилиус склонил голову набок, напоминая сейчас Ремусу птицу. Сидит на ветке и дразнит, вроде бы далеко, но попытайся достать, тут же вспорхнет повыше, насмешливо застрекотав.
И что-то меняется.
— Правильно думаешь, — улыбается Лавгуд. И Ремусу чудится, что вместо губ у него клюв. — Правильно, — повторяет он. И Ремус вдруг видит, что полосы на халате — на самом деле перья.
— Я помогу тебе, человек-волк, — говорит Лавгуд, и Ремус уверен, что в чае или в палочках что-то не то. Цветы в его чашке увядают, вместо них на поверхности плавают пожухшие лепестки. И только капельки крови словно алые кляксы по-прежнему тут. — А ты поможешь мне.
Ксенофилиус улыбается и курительницы исчезают. А чай в чашке становится совершенно обычным, пусть и немного остывшим. И только под потолком, расписанным экзотическими птицами, по-прежнему вьется сизый дымок.
— Что ты видел в чашке? — спрашивает Ксенофилиус, придвигая Ремусу тарелочку с печеньем.
— Цветы… кровь. Лесную поляну, — Ремус отодвигает чай в сторону. — Что это было?
— Это хороший знак, — говорит Лавгуд. — То, что ты можешь видеть. Все волки могут. Просто ты не хочешь, — добавляет он и снова смотрит куда-то поверх Ремуса. Его глаза словно становятся светлее, прозрачнее. Как зеркало, которое отражает все и ничего не пропускает внутрь.
Ремус берет печенье и крошит его между пальцами. Оно рассыпается в жирную липкую пыль. Он слизывает крошки с пальцев и только потом понимает, что творит. Поспешно прекращает. Извиняется.
— Мы пойдем за ним ночью, — говорит Лавгуд, словно ничего не видел. — Духи укажут нам путь. Я отведу тебя к мосту, а ты его позовешь.
— Куда мы пойдем? — Ремус принялся тщательно отряхивать руки. Он ощущал, что увяз в чужом бреду. Что все это зря… Что ничего не выйдет. Наркотический трип в компании полубезумного издателя самой странной газеты магической Британии. Вот до чего он докатился. А мог бы… А что бы он мог? Еще раз зайти в ту комнату и влить в неподвижный рот очередную порцию зелья? Перевернуть тело, чтобы убедиться, что не образовались пролежни? Снова смотреть на Тонкс и высчитывать, сколько ей осталось до срыва? Наркотический трип звучал привлекательнее. Надо было попробовать. Вдруг ему станет легче.
— Мы пойдем наверх, — улыбнулся Ремусу Лавгуд. — Туда, человек-волк, — он ткнул пальцем в потолок, который изображал сейчас безоблачное синее небо. — У меня есть лестница.
Лестница у Лавгуда была почему-то во дворе и представляла собой ровный шест, вбитый в землю посреди небольшой, заросшей душистыми травами поляны. Как только солнце окрасило горизонт алым, они спустились туда и устроились между старинных яблонь. Лавгуд выглядел особенно странно, облачившись в длинные одежды, украшенные настоящими птичьими перьями. В его руках был небольшой бубен, разрисованные ярко и неумело. Словно он подобрал его в какой-то антикварной лавке.
Ремус смотрел на него, на висящую над домом полную круглую луну, и чувствовал странное томление. Страх, предвкушение. Словно волк постепенно заполнял его тело, рвался наружу. Но до полнолуния было еще далеко. Волк не должен был купиться на фальшивку. Или?
Лавгуд разжег костер и бросил туда горсть какого-то порошка. А потом запел, первый раз ударяя в бубен. Птичьи перья встрепенулись, и Ремус увидел, как они взлетают и опускаются, с каждым шагом, что делает вокруг костра Лавгуд.
Мелодия подхватила Ремуса и повела за собой. Странная, рваная, первобытная. Каждый удар — в ритме сердца.
Он смотрел вперед — и видел что-то. Прямо здесь. Прямо сейчас.
— Вставай, человек-волк, — говорит ему Лавгуд. И Ремус снова видит, как сквозь человеческие черты проступает птичий клюв. Луна зовет его, и ее зов слышится в каждом новом звуке бубна.
— Вставай, вставай, — говорит она ему, — присоединяйся к нашему танцу. Вставай в круг.
И Ремус действительно видит круг. Рядом с Лавгудом двигаются, приплясывая, дымные тени. Отнюдь не человеческие. Шест посреди поляны обнимает пламя. И очертания его дрожат, двоятся.
— Вставай, вставай, Ремус! — зовет его Лавгуд. И Ремус не может не подчиниться. Он тоже прыгает и пляшет вокруг костра, сначала неуклюже и словно нехотя.
Его потрепанный пиджак смешно подпрыгивает вместе с ним, и вообще Ремус сейчас напоминает себе кого-то из Министерства дурацкой походки, так любимого когда-то Сириусом.
Мелодия становится все быстрее, танец захватывает, луна смеется. И Ремус вскоре не думает ни о чем. Наслаждается каждым шагом и победно вскидывает руки в ритме сердца. Волк его водит ушами, он рвется тоже пуститься в пляс, встать в круг вместе с Ремусом, размять лапы.
Он принюхивается, рыкает и кружится. И Ремус кружится вместе с ним. Бубен бьет все быстрее и быстрее. Перья на куртке Лавгуда превращаются в крылья. Большие, красные. Каждый раз, когда он взмахивает ими, пламя вздымается выше.
— Будь с нами, пой с нами, танцуй с нами, иди с нами, — слышит Ремус отовсюду. Тени подходят ближе, и он уже может различить их странные звериные морды, блестящие желтые глаза. Его волк отзывается, рычит, скалит зубы. Воет на луну. И Ремус чувствует, как серый костюм обрастает шерстью. Как на руках появляются когти. И это — наслаждение.
Ксено уже летит над поляной, его красные перья — словно отблески пламени. И Ремус спешит за ним. Прыжок — и он на лестнице. Пламя лижет его лапы, но не обжигает. И он карабкается все выше и выше, до самого неба. И слышит оттуда насмешливый птичий клекот:
— Скорее, скорее, Ремус! Работай лапами.
Лестница уходит все выше и выше. И вот внизу остаются и дом Ксено, и фальшивая луна, и настоящие звезды. Ремус бежит из последних сил, подгоняемый птичьим криком и ударами бубна. В ритме сердца.
Следующее, что понял Ремус, — они в долине. Огромное серое пространство, заросшее бесконечной травой. Куда ни глянь — трава. Колышется на невидимом ветру. Иногда по ней пробегает рябь, словно кто-то идет. Но никого нет. Только Ксено Лавгуд в своем странном одеянии с перьями, вместо которого иногда проступают настоящие крылья.
— Привал, — Ксенофилиус улыбнулся и принялся разводить огонь. Почему-то из плавника. Сточенные водой ветки трещали и пахли солью. Бледно-синее пламя, лизавшее их, совершенно не грело. – Садись, Ремус.
Ксенофилиус растянулся на траве и потянулся. И Ремус буквально почувствовал, почуял, как тот устал. Он пах жженым пером, грустью и птичьим клекотом. Ремус не мог сказать, почему именно им. Но он так чуял.
Он тоже сел на траву и почувствовал, какая она жесткая и колкая. Острая и словно не настоящая. Протянул руки к пламени, надеясь получить от него немного тепла, но его не было.
— Где мы? — спросил он тихо, и почувствовал, что его голос буквально растворяется в воздухе. – Где мы? — повторил он громче.
— Нигде, — усмехнулся Лавгуд. — В дороге. Сейчас немного отдохнем и пойдем вперед. Замерз?
Ремус молча кивнул. Лавгуд улыбнулся:
— Садись ближе.
Это был хороший совет. Лавгуд оказался теплым, почти горячим. Ремус буквально чувствовал исходящий от него жар. Он протянул руку, чтобы коснуться, но вспомнил, что для этого они, пожалуй, недостаточно знакомы.
Лавгуд усмехнулся и привалился к Ремусу, прижался, закрыл глаза.
— Брось, Волк, — проворчал он, — забудь про приличия. Они остались на том свете. А мы уже на этом.
— Звучит не очень, — вздохнул Ремус. — Словно мы тут навсегда застряли… В этой степи.
— Тут — точно не навсегда, — уверил его Лавгуд. — Отсюда я нас выведу. Только вот посплю…
Он закрыл глаза и обхватил Ремуса за пояс горячими ладонями. На мгновение Ремусу показалось, что он держит большую птицу, укрывающую его алыми крыльями. Он слышал, как у Лавгуда бьется сердце: быстро-быстро, звонко-звонко. И нос его был похож на крючковатый клюв.
— Ложись, — прервал Лавгуд его размышления. — Неудобно.
И Ремус лег в холодную пластмассовую траву, а Лавгуд накрыл его собой, словно одеялом. Костер горел, тихо потрескивая, и это был единственный слышный звук. Ремус, пожалуй, был за него благодарен.
Проснулся Ремус от того, что звук изменился. Поленья больше не трещали, зато что-то шелестело. Словно море накатывалось на камни и отступало обратно. То быстрее, то медленнее… Иногда звук почти полностью пропадал, а потом появлялся снова.
Ремус открыл глаза и попробовал приподняться, чтобы осмотреться, но Лавгуд прижал руку к его лбу, толкая обратно в траву.
— Тихо, — выдохнул он, прижимаясь губами к его уху. — Не шевелись, и они уйдут.
Ремус почувствовал, как сердце забилось быстрее. Кто бы ни были эти «они», Ксено их явно опасался. Ремус снова зажмурился, сжав руку Лавгуда своей. И наконец услышал: это был не рокот прибоя — а тихие разговоры. Перешептывания. Они то приближались, то отдалялись. И звучали то взволнованно, то озлобленно.
Ремус повернул голову и снова открыл глаза. В темноте при свете холодноватых звезд видно было на удивление хорошо. Вокруг них скользили тени… темные силуэты людей, почти прозрачные. Они словно принюхивались к пришельцам, приближались вплотную, склонялись… и, покачав головами без лиц, продолжали искать дальше.
Ремусу очень хотелось спросить у Лавгуда, что происходит, но он молчал. Лавгуд крепко сжимал его руку и дышал медленно, ровно. Только сердце билось быстро-быстро, словно у птицы.
Теней стало больше, они все пытались что-то найти вокруг костра, но не могли. Ремус скоро снова закрыл глаза, вслушиваясь в их шепот. Все-таки похоже на море. Волна набегает на берег — и обратно, на берег — и обратно… Ремус не понял, как заснул.
— Вставай, лежебока! — услышал он бодрый голос Ксено. Тот нависал над ним, смешно взмахивая руками. — Вставай! Пора идти дальше.
Ремус разлепил глаза и увидел над головой то же ночное усыпанное звездами небо.
— Тут вообще бывает утро? — буркнул он, садясь и поводя плечами.
— Бывает, — улыбнулся Ксено. — Один раз. Когда тому миру пора будет заканчиваться, здесь наступит рассвет.
— Тогда пусть лучше будет ночь, — улыбнулся ему в ответ Ремус и поднялся на ноги. — Ну и холодрыга… Жаль, утренний кофе нам не полагается.
— Тут не стоит есть, — Лавгуд покачал головой. — Местная еда не пойдет тебе на пользу, Волк. Да и нет тут ничего… разве что пару призрачных зайцев поймаешь.
— Призрачных зайцев? — восхитился Ремус.
— Они похожи на белых кроликов. Только не хватает часов в жилетном кармане. Идем!
И они пошли. Трава качалась и колыхалась в разные стороны, звезды светили. И вокруг ничего не менялось. Ремусу казалось, что он попал в колдографию и теперь будет вечно идти по полю все вперед и вперед, глядя на разноцветные перья на наряде шагающего впереди Лавгуда.
— Ксено, — позвал он. Тот не обернулся, и Ремус догнал его в два шага, схватил за руку. Сразу стало теплее и как-то спокойнее. И Лавгуд словно ожил. Выдохнул, сжал его ладонь и улыбнулся.
— Волк, — проговорил он, словно вспоминая. — Не отпускай меня больше. Вдруг улечу? — И подмигнул ему внезапно желтым глазом.
Они спали в поле еще раз. И снова Ксено развел костер из непонятно откуда взявшегося плавника, и снова вокруг них шныряли тени, привлеченные треском и отблесками пламени. И они снова лежали в обнимку, и Ремус слушал, как колотится у Лавгуда сердце. К концу второго перехода он уже был уверен в том, что узнает этот звук среди многих других. Ровный, сильный, он оживлял здешний мертвый пейзаж, напоминал о том, что где-то далеко внизу остался реальный мир с горячим огнем и мягкой травой, с закатами и рассветами, с… да черт с ним! С самой настоящей луной. И горячим-горячим солнцем.
Поле кончилось внезапно. Просто вдруг Ремус понял, что травы больше нет, они идут по дороге на дне горного ущелья. По-прежнему было темно, и тропа петляла, как сумасшедшая, а над головой нависали кажущиеся черными скалы.
— Ксено? — Ремус остановился и посмотрел на своего спутника. Тот выглядел отрешенным, словно дремал, пока Ремус вел его по полю за руку. Тот вздрогнул и хлопнул глазами, забавно склонив голову набок. Потом взмахнул руками, отчего перья на его кофте приятно зашелестели.
— Еще чуть-чуть, Волк, — улыбнулся он. — Еще чуть-чуть. Мы уже на пути… Скоро будет мост. И там, за ним, селение. В нем и будем искать твоего мальчика. Уверен, что ты его узнаешь?
— Тедди? — удивился Ремус. — Конечно! Это ведь мой сын.
Лавгуд кивнул и обхватил его за пояс.
— Хорошо. Тут будут стражи, — он заглянул Ремусу в лицо. — Главное — ничего не бойся.
— Ты часто здесь бываешь, да? — спросил Люпин, встречаясь с Лавгудом взглядом. У того снова были желтые глаза. Круглые, как у кошки.
Лавгуд покачал головой.
— Редко. Я боялся, что однажды просто не захочу вернуться. Как Пандора. И кто бы тогда позаботился о нашей девочке?
— А теперь? — вышло почему-то шепотом.
— А теперь не боюсь.
Ремус вздрогнул. Что-то было такое в этих словах, от чего становилось по-настоящему, по-волчьи тоскливо. Он неуклюже потрепал Лавгуда по плечу и прижал его ближе, словно отпусти — и он улетит.
— Идем, — проговорил он, делая первый шаг по каменистой тропе.
Лавгуд кивнул и зашагал рядом, снова взяв Ремуса за руку.
Стражами оказались птицы. Огромные, огненно-красные, они кружили над дорогой, высматривая путников, а потом камнем бросались вниз.
Когда первая птица опустился на тропу, Ремус вздрогнул и схватил Лавгуда за руку. Тот сжал его ладонь на мгновение, а потом отпустил. Повернулся к птице, снова склонил голову набок и, заглянув ей в глаза, заклекотал. А потом взмахнул крыльями и взмыл в небо. Птица бросилась следом, ослепив Ремуса блеском огненных перьев.
Они бились долго, то сталкиваясь, то разлетаясь в разные стороны, и скоро Ремус перестал понимать, где Ксено, а где Страж, так они стали похожи. То тут, то там на землю сыпались алые перья. Некоторые дымились, другие просто глянцевито поблескивали в звездном свете. Птицы клекотали и вскрикивали, выставляли вперед мощные лапы с длинными когтями, надеясь достать противника. То взывали выше, чтобы упасть на противника сверху, то пикировали вниз, уходя от атаки.
Если бы Ремус так не волновался, он мог бы сказать, что это по-настоящему красиво, но он только успевал вертеть головой и считать упавшие перья, думая, когда же все наконец закончится. А сражение длилось и длилось… Когда к нему присоединилась третья птица, Ремус почувствовал, что начинает паниковать. Волк внутри нервно заскребся и вдруг завыл, громко, протяжно.
Звук разнесся по ущелью и поднялся в небо, заставив птиц на мгновение замереть в воздухе. А потом Ксено, теперь его было легко узнать по тому, что ему приходилось отбиваться от двоих, вдруг нанес одному из своих противников мощный удар когтями, метя в глаза. Птица заметалась, забила перьями… и исчезла. За ней пропала и вторая. А Ксено медленно полетел вниз. Когда он опустился на тропу, он уже был человеком.
— Как ты? — Ремус подхватил его под руку, когда Ксено заметно повело, и прижал к себе. — Устал, бедный… Это и были те самые стражи?
— Да, — Лавгуд вцепился в Ремуса и вжался лбом в его плечо, переводя дыхание. Сердце его билось неровно, заполошно. Ремус обнял его крепче. — Спасибо, Волк.
Ремус молча погладил его по спине.
— Не за что, Птица.
— Красный Ара, — поправил его Ксено.
— Так и знал, что ты можешь быть только попугаем, — усмехнулся Ремус и коснулся его волос. Точно как сладкая вата из детства. И пахнут чем-то похожим. Как там когда-то Лавгуд про свадьбу говорил? Детским смехом?
Дорога исчезла также внезапно, как поле. Просто, повернув однажды в узком извилистом ущелье, Ремус увидел мост. Горы пропали, и теперь они с Лавгудом стояли на открытом пространстве, продуваемом всеми ветрами. А впереди была пропасть. И тоненький, натянутый через нее веревочный мост, пройти по которому возможно разве что канатоходцу. Или тому, кто умеет летать. Ремус замер, глядя вниз. Там клубились облака, прорезаемые то и дело вспышками молний. А под ними, кажется, ворочалось что-то огромное и живое, неторопливо перемещая огромное тело. Змея? Дракон? Ремус сделал шаг назад.
— Я не могу.
Лавгуд обхватил его за пояс и прижал к себе.
— Нужно, Волк, — он криво усмехнулся. — Рано или поздно все равно придется.
— Не могу, — Ремус замотал головой. — Там внизу что-то живое! Оно пахнет… — он повел носом, принюхиваясь. — Пахнет змеей.
Лавгуд кивнул.
— Так и есть. — Он погладил Ремуса по спине. — Нужно идти. Ты же хочешь вернуть сына?
Ремус снова посмотрел на мост, потом вниз. Хотел ли он вернуть Тедди? Да. А если и нет… Если нет, то он хотел бы, чтобы все уже закончилось. Интересно, а если он упадет, что будет потом? Его найдут мертвым в саду Лавгудов у потухшего костра? А что Ксено? Будет ли ему жаль своего неловкого спутника?
Ремус облизнул губы и посмотрел ему в глаза. Те снова были желтые. Но не кошачьи, конечно, птичьи.
— А если я упаду?
— Я тебя не брошу, — улыбнулся ему Ксено. — Не трусь, ты же Волк.
— Тебе легко говорить, — фыркнул Ремус, — у тебя крылья. А мне только если лапами в воздухе махать.
— Просто держи меня за руку и не смотри вниз, — Лавгуд коснулся его щеки и потянул вперед, к мосту.
Это было похоже на медленную агонию. Мост трясся и подпрыгивал, качался и дрожал. И уцепиться было решительно не за что. Только за руку Лавгуда, который пер вперед не останавливаясь, и только время от времени крепко, до боли, сжимал его ладонь. Ремус старался не смотреть вниз, но стоило ему оторвать взгляд от веревки, как нога норовила соскользнуть, и Ксено тут же что-то возмущенно стрекотал на своем птичьем языке, вытягивая его обратно, на мост. И Ремус снова внимательно следил за тем, куда поставить ногу, стараясь не думать о том, как долго им придется идти. И об огромной змее, что поджидала внизу тех неудачников, кто не смог побороть земное притяжение.
Время снова растягивалось и сжималось, превращаясь в вязкую янтарную каплю, внутри которой они с Лавгудом завязли, словно мушки, послушно переставляющие ноги в стремлении достичь другой стороны. Шаг за шагом, шаг за шагом. Скоро Ремус чувствовал себя уставшим, словно выдохшимся. Волк внутри жалобно поскуливал каждый раз, когда проклятый мост начинал шататься сильнее, и только мерный бой сердца Ксено и то, как крепко тот держит Ремуса за руку, могли его успокоить.
Ремус чувствовал, что на его лбу выступила испарина, капельки катились по лицу, потом по шее, щекоча и раздражая. Ладонь, которую сжимал Ксено, тоже стала влажной, и он с ужасом думал о том, что рано или поздно она ведь выскользнет, и тогда… Почему-то представлялся только волк, летящий в бездну и испуганно молотящий по воздуху лапами.
— Пришли, — проговорил вдруг Ксено, и Ремус почувствовал, что моста больше нет. Его ноги стоят на земле. Самой обычной земле, поросшей обычной травой. Над головой у них синее небо с редкими облачками. Тепло и солнечно. Вперед уходит наезженная каменистая дорога, живописно петляющая среди зеленых деревьев. Вдалеке виднелся пасторальный домик с белоснежными заборчиком и клумбами с ярко-алыми цветами.
— Пришли, — выдохнул Ремус и опустился на землю, коснулся ее руками и закрыл глаза, только теперь окончательно понимая, что он только что пережил. — Обратно… так же? — спросил он тихо, силясь выровнять дыхание.
— Увидим, — Ксено опустился рядом с ним, обхватил за плечи и прижался щекой к его плечу. — Ты молодец, Волк.
Ремус молча его обнял, зарываясь лицом в его волосы и вслушиваясь в биение сердца, ровное, быстрое и очень-очень родное.
— Что там, дальше? — шепнул он, не спеша отодвигаться.
— Селение, — тихо ответил Лавгуд. — Большой-большой город. Мы многих встретим.
— Тут живут все, да? Все, кто умер?
— И прошел по мосту, — кивнул Лавгуд. — Ты готов с ними встретиться, Волк?
Ремус кивнул:
— Да, — и обнял Лавгуда крепче, словно хотел взять себе часть его силы. Пожалуй, он даже хотел их увидеть. И Дамблдора, и Сириуса, и Джеймса. Даже толстяка Питера. Кто знает, может, тут, в новой жизни, он все-таки получил еще один шанс?
— И я готов, — вздохнул Лавгуд и отодвинулся. — Только помни, Волк, у нас с тобой три дня. Потом придется вернуться. Или остаться здесь навсегда.
— Я запомню, Ксено, — улыбнулся Ремус и поднялся. Протянул ему руку. — Идем?
И они пошли. На этот раз по освещаемой солнцем песчаной дороге, сопровождаемые пением птиц и будоражащими Волка лесными запахами. Ремус впервые почувствовал себя по-настоящему голодным.
— Тут есть тоже нельзя? — Грустно спросил он Ксено, и тот помотал головой:
— Только если захочешь остаться.
Ремус тяжело вздохнул и снова повел носом. Пахло ягодами, прелой листвой и близким зверем. Может быть, теми самыми призрачными кроликами с жилетными карманами, черт их знает.
Лавгуд ободряюще похлопал его по плечу.
— Ничего, Волк, вернешься — сходишь на охоту. Побегаешь за зайцами…
Ремус улыбнулся:
— Научу Тедди ставить силки.
Лавгуд молча кивнул. Выглядел он снова отрешенным и очень печальным, словно нахохлившимся. Ремус не стал больше беспокоить его разговорами. Только погладил по руке и потянул вперед. Туда, к домикам, которые с каждым шагом становились все ближе и ближе. Сначала им встретилась какая-то старушка, которая, оглядев пришедших подозрительным взглядом, шустро заковыляла куда-то вперед, бодро размахивая сучковатой палкой.
Ремус проводил ее недоуменным взглядом, а Лавгуд глубоко вдохнул, словно собирался нырять. Они миновали домик старухи, вокруг которого цвели необычайно яркие маки. Дорога шла вверх по холму, за которым было видно только верхушки деревьев. Подниматься было внезапно тяжело. Ремус с удивлением почувствовал, как на середине пути у него сбивается дыхание, Лавгуд тоже дышал тяжело, но шел вперед, все сильнее сжимая его ладонь.
Они поднялись наверх, и Ремус пораженно выдохнул: внизу, сколько хватало глаз, были дома разных цветов и размеров. Какие-то стояли поодиночке, какие-то лепились к друг другу вплотную. И между ними петляла, изгибаясь, все та же желтая дорога.
— Ремус! — услышал он вдруг давно забытый голос и, изумленно улыбнувшись, увидел, как к нему спешит симпатичная темноволосая женщина в простом домашнем платье. Ремус помнил ее именно такой, сидящей у его кровати, когда он не мог заснуть, меняющей повязки на его ранах после того, как на него напал оборотень. Тихо плачущей в подушку ночами, когда она думала, что никто не слышит…
Ремус отпустил ладонь Лавгуда и сделал шаг вперед:
— Мама…
Пахла она точно также. Медом, молоком и домашними пирожками. И точно также щурилась, разглядывая его. И даже говорила с той же скрытой гордостью:
— Мальчик мой, как ты вырос! Идем же, идем. Дома мы тебя заждались…
Ремус кивнул и оглянулся на Ксено. К тому по дороге спешила светловолосая фея с огромными голубыми глазами. Она широко улыбалась, протягивая к нему руки. Жена, — понял Ремус и вздохнул: красавица.
Пандора уже повисла у Ксенофилиуса на шее. Тот обнимал ее отчаянно и крепко. Только в глазах его стояла такая мука, что Ремус чуть было не шагнул назад, чтобы поддержать, как делал это всю дорогу сюда.
Ксено помотал головой.
— Я приду за тобой через три дня, — пообещал он. — Найди сына.
Ремус кивнул и позволил матушке себя увести.
Тедди ждал его дома с бабушкой и дедушкой. Обласканный, счастливый ребенок, таким Ремус его уже и не помнил. Увидев отца, он с разбегу бросился ему на шею, сверкая ослепительно-розовыми волосами.
— Папа! Ты пришел, ты посмотри, как здесь хорошо! — тараторил он, не переставая, взмахивал руками, смеялся, и Ремус не мог не смеяться вместе с ним. Он впервые за долгое время чувствовал себя по-настоящему дома.
— Садись поешь, сынок, — мама суетилась на кухне. Отец, как обычно, сидел на стуле и пыхтел трубкой. Перед ним лежал нож и недовыстроганный из дерева кораблик. Наверняка мастерил для внука.
Ремус с тоской подумал, что, если бы родители дожили до рождения Тедди, все было бы именно так: и кораблик, и трубка, и пирожки, приготовленные на старинной, еще бабушкиной плите.
Мама разлила по кружкам ароматный чай, добавив в него обязательного свежего молока… И Ремус вдруг понял Лавгуда: сознавать, что нужно будет уйти всего через три дня, было мучительно. Знать, что заберешь у стариков единственного внука, которого им больше никогда не доведется растить, — тоже. И больше всего хотелось плюнуть на все, съесть пирожок, запить его чаем — и остаться.
Единственно, что останавливало, — это сидящий за столом Тедди, который весело болтал ногами и размешивал чай в чашке, разбрызгивая его вокруг, как он всегда это делал дома. Ремус вдруг понял, что очень хочет, чтобы сын вырос и вернулся сюда глубоким стариком…
— Я не голоден, мам, — проговорил Ремус и посмотрел на отца. Тот сверкнул из-под очков насмешливым взглядом.
— Иди, сынок, прогуляйся. Тут еще многие будут тебе рады, — проговорил он и призвал к себе палочкой любимую старенькую чашку с танцующими нимфами. Ремус ее помнил, она разбилась, когда ему было лет восемь.
— Можно я с тобой, пап? — Тедди спрыгнул со стула, едва не пролив на себя чай.
Ремус погладил его по вихрастой голове, которая теперь была изумрудно-зеленого цвета, и нажал на нос.
— Пей чай, Тед, — проговорил он, улыбнувшись. Не удержался и, подхватив малыша на руки, подкинул его под потолок под веселый детский визг и возмущенный вздох матушки. — А я скоро вернусь, и мы пойдем пускать твой кораблик.
— Договорились, — Тедди повис у него на шее, обслюнявил щеку и, едва Ремус вернул его на пол, побежал обратно за стол. — Ба, я тут пролил немного!
— Ах ты, непоседа, — вдохнула бабушка и взмахнула палочкой, чтобы убрать воду.
Ремус снова почувствовал, как в груди сворачивается тугой ком, и поспешил выйти. На улице было легче. И снова получалось рассуждать разумно.
Он пошагал по улице вперед. Где искать других своих знакомых, он не представлял. Слишком много здесь было домов, слишком разных…
— Эй, Лунатик! — услышал он насмешливое за спиной, и, стоило ему обернуться, на него напрыгнул огромный черный пес. Повалил и, победно взвизгнув, бросился вылизывать его лицо.
— Фу! Бродяга, отвали, — смеялся Ремус, силясь сбросить с себя здоровенную зверюгу. Впрочем, скоро Сириус уже стоял рядом в виде человека и протягивал ему руку.
— Как же я рад тебя видеть, дружище! — Заявил он, похлопав Ремуса по плечу. — Идем к нам, все расскажешь. Как ты, как Гарри? Что происходит?
— Все в порядке, — улыбнулся ему Ремус. — Гарри женился на Джинни Уизли, помнишь ее?
— Ну конечно! — кивнул Сириус. — Смешная рыжуля с веснушками. Он счастлив?
— Похоже на то…
Он рассказал про Гарри еще много раз, сидя в небольшом двухэтажном домике, который Сириус делил с Джеймсом и Лили. Тут пахло маггловской пудрой и духами, а еще — индейкой, которую Лили запекала в духовке. Сириус с Джеймсом открыли старинный огневиски неприличной выдержки и все пытались соблазнить им Ремуса, а потом распили его сами. Разговоры стали задушевнее, воспоминания — неприличнее.
Ремус смотрел на внезапно очень молодого Сириуса, Джеймса и Лили, таких юных, даже младше Тонкс, и чувствовал себя лишним. Совершенно неподходящим для этой компании. Словно он пересматривает старые школьные фотографии и удивляется, что все, что происходило тогда, было с ним.
Он не стал спрашивать про Питера, подумал, что вряд ли бы Сириус захотел узнать его судьбу. Посидел с друзьями еще немного — и ушел. Едва не заплутал, но все-таки смог добраться до дома родителей.
Там его уже ждали Тедди и его кораблик, который они с удовольствием пустили в плавание в большой маминой ванной, где она обычно стирала белье и купала его, когда он был совсем маленьким. То Ремус, то его отец наколдовывали ветер и волны, и кораблик решительно несся вперед сквозь бурю, раздувая сделанные из старых носовых платков паруса. Тедди смеялся, отец улыбался в усы, а мама, стоя на пороге дома, кажется, не могла на них налюбоваться.
Ночью, засыпая в привычно пахнущей вербеной постели, слушая, как ходят внизу в кухне родители, Ремус снова почувствовал, что совсем не хочет возвращаться.
Ночью ему снился Лавгуд. Они сидели за столом в его кухне, и под потолком летали настоящие птицы. Ксено разливал по чашкам чай, в котором снова распускались цветы, и смотрел на Ремуса желтыми птичьими глазами. Ремус пил и слушал, как бьется его сердце. И почему-то совершенно не хотел уходить.
На второй день в гости зашел Дамблдор, тоже помолодевший, но все еще выглядевший достаточно старым. В неизменных очках-половинках, с неизменно луковой улыбкой.
— Ремус, мой мальчик, не думал, что встречу тебя так скоро! — проговорил он, разглядывая его внимательным взглядом. — Я вижу, ты решил заглянуть в гости? Проведать стариков и сынишку?
Ремус кивнул. Про то, что он пришел за Тедди, говорить не стал. Но, кажется, Дамблдор понял и так… Во всяком случае, смотрел он на Ремуса с любопытством.
— И как добрался? Благополучно? — спросил он, когда они устроились в гостиной пить чай. По случаю прихода гостей мама накрыла стол и выставила на него сумасшедше пахнущие булочки с корицей, свежий джем и золотистое масло. Ремус сглотнул голодную слюну. В горле пересохло.
— Все хорошо, сэр, — ответил он Дамблдору и принялся расспрашивать о здешних обитателях. Почему-то ему казалось, что старик и тут не будет сидеть без дела.
Вечером он взялся проводить Дамблдора до дома. Вечера тут были дивные. Теплые, приятные, напоенные ароматом цветов… В свете закатного солнца на травинках блестели капельки росы, а небо было окрашено в такие невероятные цвета, то Ремус впервые в жизни пожалел, что не умеет рисовать.
Они шли по дорожке, петляющей между домиками, Ремус слушал, как Дамблдор рассказывает то про одних, то про вторых. Было невероятно хорошо и спокойно. Так спокойно, как никогда не было там, внизу. Здесь, на желтой песчаной дороге, особенно четко осознавалось, что впереди — вечность. И вся она будет тихой и радостной, в окружении любимых и родных, которые рано или поздно обязательно появятся в одном из домиков и заглянут в гости.
Ремус любовался цветами и деревьями, аккуратными скамейками, на которых чинно сидели улыбающиеся незнакомцы… и вдруг замер. Они проходили мимо знакомого домика, над которым зависла знакомая полная луна. На ступеньках его сидела Пандора, а в ее ногах — Ксено. Он смотрел на супругу тихо и задумчиво. И крепко сжимал ее руку. Пандора отрешенно гладила его по волосам и о чем-то говорила…
Ремус хотел было пойти дальше, чтобы не мешать, но Ксено вскинул на него взгляд и усмехнулся. И Ремус вдруг заметил, что жена у него — совсем еще девочка, наверное, чуть старше Лили. И Ксено рядом с ней — совсем старик. Как он рядом с Сириусом и Джеймсом. Он сделал шаг к дому, но Дамблдор его одернул.
— Не стоит им мешать, Ремус, — произнес он мягко. — Пойдем лучше дальше. Познакомлю тебя с Арианой…
И Ремус пошел вперед, буквально чувствуя спиной взгляд Ксено. И слыша биение его сердца. И от этого живого, животного звука мир вокруг словно терял четкость, становился не совсем настоящим. Во всяком случае, Ремус внезапно понял, что время его не пришло. Здесь еще нет его дома. А у Ксено его уже нет…
Ксено пришел за ним утром. Поздоровался с мистером и миссис Люпин, улыбнулся Тедди и позвал Ремуса поговорить.
— Уходить нужно сегодня, Волк, — проговорил он, отведя Ремуса на задний двор и встав рядом с корытом, где они с Тедди недавно пускали кораблики. — Ты готов?
— Да, — Ремус улыбнулся, разглядывая серьезного и какого-то словно взъерошенного Ксено. — Я еще не говорил Тедди… Он сможет попрощаться с бабушкой и дедом?
— Не стоит. Они будут уговаривать вас остаться.
— Это ничего, — Ремус улыбнулся. — Скажу, что дома ждет мама. Тедди, я уверен, соскучился.
— Хорошо, — кивнул Ксено и вздохнул, словно собираясь с мыслями. — Пойдем через лес. Я буду ждать вас на холме за час до заката… Будь готов, дорога нелегкая.
Ремус криво усмехнулся.
— Мне кажется, легких путей сюда не ведет…
Ксено покачал головой.
— Отчего же, есть один. Тот, которым рано или поздно пройдет каждый.
— Спасибо! — Ремус вдруг порывисто его обнял и отступил. Он хотел было сказать Ксено, что понял про него и Пандору. И про себя, и про друзей и родителей. Но всего этого было так много и так сумбурно, что он промолчал. Просто коснулся смешных перышек у Ксено на плече и улыбнулся: — Спасибо, Птица. Ты совершил ради меня настоящее чудо.
— Я еще не закончил, — покачал тот головой. — И запомнил уже, я — Красный Ара.
— Точно-точно, — усмехнулся Ремус, — попугай.
Прощание с родителями вышло сумбурным, суматошным и внезапно очень болезненным. Мать рыдала, прижимая к себе притихшего Тедди, отец вздыхал и все норовил всучить ему еще пару самодельных игрушек, глядя на Ремуса полными отчаяния глазами.
— Я еще обязательно вернусь! — уверял их Тедди, сжимая в руках кораблик, паруса на котором безжизненно обвисли. — Обязательно! Вы главное снитесь мне почаще! — и шмыгал носом. Волосы у него стали грустного серого цвета, совсем как у тела, у кровати которого Ремус проводил последние месяцы.
— Мы все обязательно сюда вернемся, — кивнул Ремус. — Не грустите. — И решительно потянул сына из дома, чувствуя, что еще немного, и тоже разревется.
После они взбирались на холм, и Ремус в очередной раз почувствовал, как это невыносимо тяжело. Тедди сжимал кораблик и всхлипывал, но шел за папой, вцепившись в него холодными пальчиками. На середине пути Ремус взял его на руки.
Когда они оказались на вершине, солнце уже уверенно двигалось к Востоку, собираясь закатиться. Лавгуд ждал их наверху, тихий и собранный. И очень печальный.
— Здравствуй, Тед, — улыбнулся он мальчику. — Готов к путешествию?
Тедди кивнул и показал Ксено кораблик.
— Это мне дедушка сделал. Правда, красивый? Я дома буду запускать вместе с мамой.
Ксено вздохнул:
— Прости, Тед, но его придется оставить тут, в лесу… Давай он тебя подождет, ладно?
Ремус увидел, как у сына задрожала губа, он оглянулся на город, выискивая дом бабушки с дедушкой, и сильнее вцепился в кораблик, замотав головой.
— Нет!
— Идемте, — вздохнул Ремус. До леса нужно было еще добраться.
Спускаться с холма было гораздо проще. Они пробежали мимо дома, вокруг которого цвели маки, под неодобрительным взглядом жившей в нем одноглазой старухи, и Ксено вдруг остановился.
— Я придумал, — улыбнулся он Тедди. — Давай оставим кораблик бабушке, чтобы не потерялся? — он кивнул на домик. — Помнишь ее? Это же она пустила тебе к бабушке с дедушкой?
— Да, — Тедди кивнул. — Она добрая. Но кораблик мой!
— Мы не сможем забрать его из твоего сна, малыш, — серьезно проговорил Ремус. — А тут он точно тебя дождется и не пропадет.
Тедди кивнул и вместе с Ксено направился к дому. Старуха встал с лавки, опираясь на костыль, и, увидев Тедди, беззубо улыбнулась. Ремус посмотрел на то, как сын вручает ей кораблик и получает в ответ благословение.
— Поторопитесь! — услышал он ее надтреснутый, сухой голос. — Времени у вас не так уж и много.
— Давай, Волк, беги, шевели лапами! — добавила она, и Ремус вдруг почувствовал, как время растягивается, и он словно зависает в бесконечном «сейчас».
Его тело удлиняется и обрастает шерсть, и вот вместо ног по земле ступают мощные когтистые лапы.
— Ой, — вскрикивает то ли испуганный, то ли восхищенный Тедди, — папа!
— А смотри, как я могу! — смеется Ксено, и скоро рядом с Тедди парит огромный красный попугай с синими перьями. — Садись скорее папе на спину! — велит он малышу.
Ремус ложится и чувствует, как Тедди немного неуклюже вскарабкивается на него, хватается руками за холку и восторженно попискивает.
— Побежали! — велит Ксено и красной стрелой летит вперед, в лес. Ремус бросается за ним. Они петляют между деревьев, и Ремус бежит почти вслепую, следуя за алыми всполохами и звуком быстро колотящегося сердца.
Лес все не кончается, они плутают и плутают между деревьев. Становится темно, и даже звезд уже не видно. Ремус бежит изо всех сил, чувствуя, как Тедди крепко держится за его шерсть. А потом он слышит вой. И хлопанье огромных крыльев, и шепот теней… И все это вместе окружает их со всех сторон, все ближе и ближе.
— Что там, папа? — испуганно выдыхает Тедди, но в ответ слышит только крик Ксено:
— Не бойся, малыш. А ты, Ремус, шевели лапами.
Они бегут, погоня все ближе… Ремус чувствует, что сил почти нет… и тут он видит его. Дом. Тот самый дом на лесной поляне, вдалеке от других соседей. И детские качели, которые он сам привязывал к старой яблоне, и свет в окнах.
— Скорее! — торопит его Ксено, — скорее!
И Ремус бежит, уже почти летит по лесу, чтобы шмыгнуть в окно ровно в тот момент, когда сбоку на него хочет накинуться огромный волк.
Они оказываются в комнате. Той самой, с одеяльцем и телом, которое в превосходном состоянии… Горит ночник, в котором водят бесконечный хоровод волшебные зверушки, а над кроваткой склонилась Тонкс. В дрожащей руке — нож.
Ремус еще удивляется, почему не палочка, почему нож? Тонкс не видит ни его, ни Тедди, который бросается к ней с криком: «Мамочка». Она плачет, нож дергается…
— Быстрее, — выдыхает Лавгуд, уже ставший человеком. Ремус с удивлением понимает, что у него самого снова две ноги. — Быстрее, Тедди, ложись!
Он указывает на кровать, где лежит его неподвижный двойник.
— Но мама… — испуганно шепчет мальчик.
— Все будет в порядке, — уверяет его Ремус. — Мама просто боится, что ты умер.
— Нет! — возмущается Тедди и запрыгивает в постель. На мгновение в ней словно оказываются близнецы, но вот Тедди снова один. И он открывает глаза.
— Мама! — зовет он. — Мама, не плачь, я живой.
Тонкс бросает нож и, рыдая прижимает его к себе.
— А где же папа? И попугай? — Мальчик вертит головой, выворачиваясь из объятий.
— Пойдем, — говорит Ксено и улыбается. — Провожу тебя обратно.
Из дома они выходят через стену, а потом берутся за руки и исчезают, чтобы появиться на заднем дворе Лавгудов. Там, где сидят у давно прогоревшего костра их безжизненные тела.
— Вот, — Ксено улыбается и смотрит на Ремуса. — Теперь все. Можешь идти…
—А ты? — тихо спрашивает Ремус.
— А я не хочу, — тихо отвечает Лавгуд, глядя куда-то наверх. — Прогуляюсь еще разок к звездам.
— Но зачем, Ксено? — Ремус касается его руки.
Тот пожимает плечами.
— Луна выросла, Волк. Ради чего мне еще тут оставаться?
— А ради чего там? — Ремус недовольно, совершенно по-волчьи взрыкивает и выдает Ксено все, что думает про его жену, которая уже вовсе не его, и дом, который он уже давно и безнадежно перерос. И заканчивает твердым: — Не смей. — И сжимает Ксено в объятьях. — Не пущу.
— А удержишь, Волк? — усмехается Ксено, склонив набок голову.
— Удержу, Птица, — улыбается Ремус и с каким-то совершенно детским удовольствием утыкается носом в его волосы, пахнущие сладкой ватой, а потом, не выпуская его руки, шагает к своему телу, чтобы через мгновение открыть глаза и увидеть рядом с собой Ксено. Тот смотрит пристально, внимательно. И словно не знает, чего ожидать.
— Помню я, что ты — Красный Ара, — усмехается Ремус и встает, чувствуя, как все затекло. — Идем пить чай. — И протягивает Лавгуду руку.
После чая Ремус аппарировал домой. Нужно было успокоить Тонкс, обнять Тедди, немного прийти в себя, уложить все по полочкам. Порадоваться, что все наконец кончилось, принять всех гостей, которые свалились на них после радостных известий…
Никак не получалось аппарировать к Лавгуду. А вернуться почему-то очень хотелось. Ремусу не хватало насмешливого птичьего взгляда, запаха волос, биения сердца. Без этого все рядом казалось каким-то не совсем настоящим. Словно картонным. Кукольный домик, кукольное семейство. Иногда, лежа в кровати рядом со снова розововолосой Тонкс, Ремус думал о том, каким будет его дом на той стороне. С кем он там окажется? И почему-то в мыслях все чаще возникали кружащиеся под потолком нарисованные птицы, сливы-цеппелины у порога и старинный алтарь на заднем дворе.
И непременно полная луна над крышей. Теперь Ремус был уверен, что она появилась у Лавгуда не случайно. Знак судьбы, не иначе.
На вторую неделю Тедди отправился в гости к бабушке Андромеде, а Ремус чувствовал себя ужасно виноватым. Перед Лавгудом, до которого никак не мог добраться. Перед Тонкс, потому что, засыпая рядом с ней, думал он совершенно о другом. И аппарировать к этому другому ему было… сложно. Волк внутри виновато опускал уши при мысли о том, что Ремус бросил Ксено одного, хотя обещал…
Чтобы наконец решиться, Люпину потребовалось два стакана огневиски. Поэтому аппарировал он не совсем удачно. Прямо в сливы-цеппелины, которые, оторвавшись от веток, радостно уплыли в небо, поблескивая напоследок созревшими желтыми бочками. Спасибо, не расщепился…
— Ремус? — появился на пороге удивленный Ксено. Ремус смущенно помахал рукой из центра поломанной сливы. Лавгуд рассмеялся и сбежал по лестнице. Полы его разноцветного, на этот раз розово-зеленого, халата привычно вздымались, словно крылья.
— Привет, — Ремус не без помощи Лавгуда выбрался из слив и виновато вздохнул, почесав поцарапанную шею. — Я куплю новые.
— Идем, — Ксено взял его за руку и потянул наверх, к двери. Ремус широко улыбнулся, чувствуя, как мир снова становится настоящим.
За дверью он поймал Ксено за пояс и крепко обнял, зажмурившись, чтобы насладиться моментом. Прижался губами к его щеке и замер, уверенный, что его оттолкнут. Кто он такой, в конце концов? Старый и драный волк? Немного страшный, немного грустный и очень-очень усталый.
Лавгуд прижался ближе и тоже клюнул его в щеку коротким поцелуем.
— Ты уверен, Волк? В том, что делаешь?
Ремус помотал головой и потянулся к его губам. Единственное, в чем он был уверен точно: он не хочет его отпускать. Ни за грань, ни вообще куда-либо. Всегда хотел держать дома птицу. И вот она — прямо вместе с домом. Мечта… Мысли были какие-то дурацкие, но ничего умнее в голову не приходило. Кроме того, что по-другому он точно не хочет. А, значит, наверное, нужно решиться…
Губы у Лавгуда были сухие и твердые. Прохладные. Ни дать ни взять — птичий клюв. Ремус терся о них своими, гладил Лавгуда по волосам и был совершенно и беззаветно счастлив. Так, как не был уже очень и очень давно. А может, и никогда.
Это не было похоже на влюбленность или огонь желания, радость дружбы и взаимопонимания. Просто казалось, что он наконец нашел свое место. Свой дом, из которого можно вместе подняться к звездам.
Ремус совершенно не представлял, что будет дальше. Ведь оставались еще Тонкс и Тедди. И он не хотел их бросать, но… но возвращаться он бы хотел сюда. И просыпаться он был хотел здесь, чувствуя биение чужого сердца под рукой.
— Я бы хотел остаться, Птица, — улыбнулся Ремус, глядя Ксено в глаза.
Тот усмехнулся и кивнул.
— Но у тебя жена и ребенок, Волк. Я помню.
— Я все решу, — уверил его Ремус и снова прижал к себе. — Вот увидишь.
— Посмотрим, — усмехнулся Лавгуд. — Посмотрим.
— Ты же не улетишь от меня, Ксено? — спросил Ремус серьезно.
— Это как держать будешь, Волк, — протянул Лавгуд. — И сколько раз говорить, что я…
— Красный Ара, — закончил за него Ремус. — Старый болтливый попугай. [/MORE]