Навигатор

Чтобы обсудить роль и место исповеди в нашей жизни, собрались священники трех разных конфессий и психолог. Где грань между формальным отпущением греха и реальным сближением с Богом? Что делать людям, которые в Бога не верят, но нуждаются в исповеди? Постараемся найти ответы на эти вопросы вместе с участниками полемики.

Не менее сложный вопрос о повторных браках и возможности развода в христианской церкви. Священник Томас Хопко рассуждает об этом в своей лекции. Получается, что вроде можно, но только осторожно и через покаяние.

В мнениях сразу две интересные статьи. Во-первых, научная дискуссия с умнейшим человеком о возможности и необходимости рождения ребенка от трех родителей. Профессор Роберт Уинстон смотрит на сложнейшие вопросы, которые стоят перед современной медициной, не только с позиций медицинской этики, но и с религиозной точки зрения. Во-вторых, еще один не менее видный профессор Андрей Зубов рассуждает о том, какие уроки современной церкви следовало бы почерпнуть у церкви XX века.

Фейерверк дискуссий в номере продолжает спор, возникший в фейсбуке Петра Мещеринова. Обсуждают злосчастный «Тангейзер», который и ругать нельзя, и хвалить опасно — могут в суд подать. Между двух огней у Мещеринова собрались люди самых разных взглядов, позиции которых отлично иллюстрируют дискуссию, сложившуюся в обществе по этому вопросу. Завершаем номер кратким очерком о том, почему христианского кино не существует. А вы можете назвать хотя бы пару христианских фильмов, которые не стыдно друзьям показать?

Содержание

Исповедь7

Повторный брак 21

Вызов32

История44

Тангейзер 67

Кино 78

Исповедь

Передача на радио Би-Би-Си Уэльс, ведущий Рой Дженкинс

Исповедь, как говорят, полезна для души. Каждому время от времени надо выговориться, честно признаться в своих действиях, начать заново. В христианских церквях есть для этого целые ритуалы, некоторые структурированные и продуманные, другие — специально неформальные. На что они влияют? Некоторые считают, что исповедь лишь успокаивает совесть человека, и он может спокойно делать, что раньше. Меняет ли исповедь человека или целые сообщества? Что делать с тем, кто не готов принять на себя никакую религиозную ответственность, но хочет все равно снять груз с души. У нас в гостях доктор Райан Маккей, преподаватель психологии в Лондонском университете, автор книги о католическом понимании вины, пастор Бен Томас, бывший дипломат и викарий англиканской церкви Сара Роуленд-Джонс, университетский капеллан и католический священник Гаррет Джоунс.

Ведущий Гаррет, в вашей конфессии исповедь называется таинством примирения. Что же это?

Гаррет Джоунс В сердце исповеди лежат слова Христа о личной святости и признание того, что наши грехи всегда оказывают влияние на других. Стремление к святости означает, что мы должны признать свои грехи в вере и восстановить себя в сообществе верных.

Ведущий Ага, вот такая формализованная практика. Как часто человеку следует к ней прибегать?

Гаррет Человек, который не совершил страшного греха, должен исповедоваться раз в год, особенно на Пасху. Но мы также приветствуем регулярные исповеди. С возраста восьми лет я прихожу на исповедь каждую неделю.

Ведущий Сара, как обстоят дела у англиканцев?

Сара Роуленд-Джонс Англикане, как и во всем, очень свободно относятся к исповеди. Для некоторых англикан практика будет точно такая же, как ее описал Гаррет. Для других — регулярная исповедь во время главной службы в воскресенье будет считаться приемлемой. Но всегда есть еще и возможность прийти в частном порядке и проговорить любые вопросы, снять груз с сердца. Важный вопрос: в чем мы вообще собираемся исповедаться? Гаррет вот упомянул значительные грехи, но фактически все, что мы делаем в жизни несовершенно, и часто мы сталкиваемся со сложным выбором, должны принимать сложные решения. Мы просто чувствуем, что нам нужна Божья помощь в этих вопросах, мы не можем всегда все сделать идеально — это выше наших сил.

Ведущий Что такое прощение в исповеди?

Сара Примирение во многих смыслах хорошее слово. Это немного шире, чем просто сказать, я поступил плохо, и мне теперь нужно получать прощение. Когда мы что-то делаем не так, мы разрушаем жизнь, разрываем ткань своих отношений с Богом, с другим людьми, и даже внутри себя самих. В результате нам нужно исцеление и восстановление — вот что важно.

Ведущий Бен Томас, вы из традиции, в которой нет формальной практики литургической исповеди. Есть ли у вас вообще место для исповеди?

Бен Томас Да. Исповедь напрямую связана с отношениями, мы все знаем, что когда совершаешь ошибку в отношениях, когда кого-то огорчаешь, всегда очень полезно исповедоваться в этом другому человеку, попросить его прощения. Так и с Богом, как сказала Сара, мы часто можем напортачить, поэтому исповедь — важная часть поддержания отношений с Богом. Еще добавлю, что есть аспект смирения, когда мы исповедуем свои грехи Богу, мы признаем свою слабость, и признаем, что нам нужно постоянное прощение от Него. Если же говорить о том, какую роль играет исповедь в нашей церкви и в жизни верующих, это нечто, что Библия призывает нас делать регулярно. Конечно, нет никого правила в отношении определенных дней или частоты, но важно признать свой грех и иметь потребность в прощении. Исповедь — часть здоровой христианской жизни.

Ведущий Человеку нужно подойти к вам как к пастору, или еще к кому-то и сказать, мне надо поговорить и снять груз с сердца? Как себе надо вести для исповеди?

Бен Может быть и так. Все понимают, что такое чувство вины, и иногда обсудить это с другим человеком очень полезно. Я бы также посоветовал, если есть чувство вины, христианам не останавливаться на исповеди пастору, но принести свою вину Богу и принять прощение, которое Он обещал нам на постоянной основе, когда мы исповедуем свои грехи Ему.

Ведущий Райан Маккей, вы подходите к этому вопросу как ученый и психолог. Еще вы провели исследование католической вины. Что вы понимаете под этим?

Райан Маккей Меня заинтересовала идея того, что в некоторых традициях есть определенные ритуалы, функция которых состоит в том, чтобы очистить людей от их вины. Мне стало интересно, могут ли эти же ритуалы сделать людей лучше в обществе, более настроенными на взаимодействие с другими людьми. Интересно, что эти ритуалы пытаются воздействовать на человека, меняют его через чувство вины. Когда человек чувствует свою вину, он больше настроен на взаимодействие, становится более щедрым, как будто пытаясь восстановить тот моральный ущерб, который был нанесен его действиями. С точки зрения Церкви, это некий капитал, потому что чувство вины заставляет людей идти на уступки.

Ведущий Что это за такое понятие, католическое чувство вины? Гаррет, вам не слишком нравится это определение?

Гаррет Если «католическая вина» означает, что надо перестать стрелять в людей, потому что это является греховным, неправильным и преступным — да, это для меня понятное определение. Но если мы воспринимаем вину как некую паранойю, нет, я не признаю такое определение. Уверен, что наш доктор не это имеет в виду.

Райан Точно нет, не знаю, откуда вообще это слово взялось — паранойя.

Гаррет Ну это некая карикатура на католиков: мол, чувство вины только все усугубляет. Конечно, есть «плохое» чувство вины, но я бы отнес это к клинической паранойе.

Сара Вообще все эти разговоры о том, что верующие ходят в церковь, чтобы почувствовать свою вину, часто исходят от людей, которые не понимают, что такое церковь вообще. Главное, что исповедь и отпущение грехов должны давать чувство облегчения.

Бен Что такое отпущение грехов?

Сара Отпущение грехов состоит не в том, что священник дает кому-то прощение, это произнесение Божьего обетования. Если мы исповедуем свой грех, Бог верен и справедлив, и очищает нас от любой неправды — как говорит Библия, и это есть в тексте многих литургий. Люди должны чувствовать освобождение от тяжести вины, которая может оказывать негативное воздействие на их жизнь. По моему опыту, люди, которые приходят ко мне на частные беседы, чувствуют отягчение, так вот мотивацией для их действий становится благодарность в ответ на полученное чувство свободы.

Ведущий Бен, часто говорят, что в некоторых христианских традициях священники как будто специально побуждают чувство вины в людях, чтобы они увидели гигантскую пропасть между святостью Бога и своей жизнью. Как вы на это смотрите?

Бен Есть такой момент у священства, потому что это часть Божественной правды. Бог — всегда свят и праведен, и отправная точка отношений с Богом состоит в признании того, что нам нужен Христос, нам нужно прощение, нам нужен крест, чтобы оказаться с Богом. Это не то же самое, как думают некоторые люди, что надо ходить в церковь, чтобы облегчить свою совесть, избавиться от вины. Надо становиться частью сообщества верующих и частью живой Церкви. Важен этот аспект жизни, и он должен быть источником радости. Слишком фокусироваться на чувстве вины, возможно, не слишком правильный подход. Надо скорее выстраивать личные отношения с Богом. Когда мы приходим исповедовать свои грехи Богу, мы устанавливаем с ним персональную связь, это не абстрактное избавление от какой-то тяжести, а исповедание конкретного греха. Если Бог помогает нам избавиться от конкретных проблем в жизни, можно испытать большое облегчение и радость в том, чтобы снять груз с плеч перед Ним, и помнить, что этот грех Христос уже победил на кресте, полностью искупил его. Этим Христос обеспечил наше постоянное дело прощения, которое можно получать снова и снова.

Ведущий Как же быть с этой карикатурой, что исповедь — это пойти к священнику, произнести несколько фраз, получить прощение на словах и пойти снова делать то, что и раньше? Тебя как будто благословляют на то же самое. Конечно, вы скажите мне, что это неточное понимание…

Гаррет Это больше, чем недопонимание. Уверен, Райан скажет вам по результатам своего исследования, что такое представление никому не нужно. Католики ходят на исповедь не для того, чтобы услышать бормотание священника в конце и пойти делать то же самое. Это сильное упрощение того, как мы обретаем примирение с Богом. Исповедь — всегда встреча со Христом. И католическая, и православная церковь всегда понимали, что Христос исполняет через таинство исповеди Свое спасительное действие в конкретный момент времени. Если человек каждую неделю исповедуется в том, что он изменяет своему партнеру, вам придется в итоге ему сказать, что ему придется измениться. От человека в любом случае требуется радикальное желание измениться. Не просто такая попыточка, а настоящее, неподдельное стремление допустить в себе это изменение, развернуться ко Христу. Разрешить Его благодати тронуть наше сердце. Таинства — это не магия, и это важно пониманать. Следовательно, если вы не раскаиваетесь в грехах, отпущение грехов, данное священником, не действительно.

Ведущий Райан, в своих исследованиях вы изучаете, способна ли исповедь изменить поведение. Что скажите об этом?

Райан Да, в нашем исследовании мы обнаружили, что исповедь помогает человеку лучше чувствовать себя в обществе. Мы смогли напрямую измерить этот показатель, оценив желание человека жертвовать на церковь. Конечно, я никакой не богослов, даже не очень религиозный человек, но понятие таинства покаяния и примирения в католической традиции заключается в том, что таким образом верные католики освобождаются от грехов, снимают с себя чувство вины и примиряются с сообществом верующих. Я вовсе не хочу сказать, что католики ходят на исповедь только для того, чтобы потом вернуться к своей обычной жизни и снова грешить. Не хочу поддерживать подобные стереотипы.

Идея нашего исследования заключалась в том, чтобы просто понять: вот если человек освобождается от вины — реально ли это ему помогает…

Ведущий И ваше заключение, что да, так оно и есть. Значит, исповедь оказывает положительное влияние в большинстве случаев?

Райан Ну, положительное с точки зрения церкви, да.

Ведущий Как людей меняет исповедь? Можете привести примеры?

Сара Я вижу, насколько легкой становится их походка, когда они идут с исповеди. Суть хорошей практики исповеди — это не просто произнести фразу, «Бог говорит, что ты невиновен», а оказание помощи в восстановлении нити отношений с Богом, которая была разорвана. Нам надо обрести чувство целостности внутри себя перед Богом.

Ведущий Значит, это помогает людям справляться с чем-то?

Сара Именно. Нам приходится справляться с несовершенством человека.

Бен Вот Сара говорит о легкой поступи после исповеди. Конечно же, становится легче, когда ты делишься чем-то. Грех, как Библия говорит о нем, силен тем, что когда он сокрыт, он гораздо влиятельнее, чем когда он раскрыт. Как только ты говоришь о нем, изучаешь его, отрываешься от него и каешься, грех как бы теряет свою власть. Поэтому я вижу важность исповеди Богу, но также личной исповеди друг другу. Я видел, что люди исповедовались друг перед другом в моем присутствии и сразу чувствовали величайшее облегчение в результате этого. Но когда уже грех случился, — большой или менее серьезный — в любом случае надо еще разобраться в его причинах, надо проделать большую работу, и исповедь является лишь одним аспектом этой работы. Это важная часть нашего служения, и в своей пасторской роли я несу ответственность за обсуждение с людьми проблем, которые привели к их падению. Если у них есть конкретные проблемы, мне следует помочь им решить их, чтобы они могли жить святой жизнью, к которой Бог их призывает.

Гаррет Грех — это не просто церковная диковинка. Грех оказывает влияние на общество в целом. Когда люди пытаются жить моральной жизнью, они начинают понимать, какое влияние грех оказывает на их собственную жизнь, жизнь семьи, отношения на работе, в обществе. Благодать созидается на человеческой природе, а не в воздухе. Не следует относиться к этому, как к фокусу, когда священник взмахивает руками и отпускает грехи человеку. Прежде всего, сам человек должен сам пережить серьезное внутреннее изменение.

Ведущий Отношение должно измениться к другим людям? К членам семьи, к прихожанам, к коллегам?

Гаррет Конечно же.

Сара Мне кажется, исповедь очень важна в общественной жизни. И совсем не только внутри церкви, но и за ее пределами. Я только вернулась из Южной Африки, где жила одиннадцать лет, и где люди сейчас переживают последствия серьезного процесса примирения. Конечно, этим процессом управляло гражданская организация, но возглавлял ее архиепископ Десмонд Туту. В работе комиссии использовались механизмы, похожие на исповедь, и это сделало ее работу более влиятельной. Нам надо было раскрыть правду, чтобы обрести настоящую свободу. Комиссия получила полномочия предоставлять амнистию людям, которые полностью и честно исповедовались в своих политически мотивированных преступлениях. Понятно, что процесс не был идеальным, и мы услышали много критики, тем не менее это стало очень мощным и действенным процессом в жизни Южной Африки на переходом этапе от эры апартеида к демократии, при этом мы смогли удержать страну от кровавых разборок.

Ведущий Определение вины и ее личное признание было важной составляющей этого процесса?

Сара Точно. Если человек не совершал полную исповедь, не было гарантий, что он получит амнистию. Семь тысяч человек так или иначе признались в своих действиях, однако полную амнистию получили меньше одной тысячи. Признание вины конкретным человеком помогло во многих аспектах. Часто преступники могли облегчить свою душу, но мы не могли забыть и о жертвах их преступлений. Они хотели быть уверены, что их истории тоже будут услышаны. Их страдание было озвучено в общественном пространстве, потому что все стороны смогли подойти искренне к этой ситуации.

Ведущий Чувство стыда и вины — это не только привилегия религиозных людей. У всех есть совесть, и персональное чувство морали основано на ней. Мы должны чувствовать ту или иную вину за голод в мире, за войны и бедность. Как поступать с этим чувством людям, которые вообще не верят в Бога? Куда людям обращаться за прощением в этом случае?

Райан Не думаю, что неверующие чем-то отличаются в этом отношении. Им тоже надо снять груз с души, они тоже чувствуют себя виноватыми и им бывает стыдно. У них тоже возникает желание исправить тот ущерб, который они нанесли другим людям, они тоже претендуют на прощение или искупление. Я совсем нерелигиозен, но все равно мне надо как-то примирять эти вопросы внутри себя.

Ведущий Вы сейчас говорите о совести?

Райан Да. Одно из моих исследовательских интересов состоит в изучении связи религии и морали. В какой степени религиозные воззрения оказывают влияние на моральный аспект поведения. И знаете, есть диаметрально противоположные точки зрения по этому вопросу. Кто-то скажет, что невозможно быть моральным человеком без религии или Бога. С другой стороны, есть люди, которые считают, что крайне аморально распространять религиозные взгляды или учить своих детей религии. Но все это не значит, что нерелигиозным людям не свойственны укоры совести, они также испытывают вину и чувство стыда, когда нарушают общественные нормы или свои собственные внутренние моральные нормы. И в этом смысле они ничем не отличаются от верующих.

Ведущий Гаррет, вам наверное иногда встречаются люди в университете, которых беспокоит чувство вины, но при этом они не верят в те понятия, представителем которых являетесь вы. Что вы можете им сказать?

Гаррет Зависит от того, с чем они пришли ко мне. Очень важно для христианина, и особенно для католического или православного христианина, что исповедь не связана с сожалением. Исповедь прежде всего — это смирение, желание изменить свою жизнь, чтобы жить лучшей христианской жизнью. Я посещаю исповедь каждую неделю не просто так. Это так не из-за того, что я преисполнен чувством вины, я так поступаю из-за фундаментального желания близости со Христом. Осознание того, что я очень плохой христианин, но при этом стремлюсь к святости. Поэтому в своих отношениях в университете с самыми разными людьми важна сама человеческая встреча. Кто для них священник? Тот, кому они могут доверять, и с кем они могут обсудить вопросы из такой области своей жизни, которую не хочешь раскрывать никому.

Ведущий Вам же необязательно при этом просить человека проследовать в кабинку для исповеди? Вы не требуете соблюдать формальности?

Гаррет Я выслушиваю исповеди каждый день в университете, и студенты обычно приходят в мой кабинет, потому что у меня нет там никой кабинки.

Бен Интересный вопрос, кстати, когда неверующий человек сталкивается со своей совестью и чувством вины. В этом случае об их вине никто, кроме них и не знает. Тут возникает вопрос: так перед кем же я испытываю чувство вины тогда? Это моя вина по отношению к кому? На ум приходит 50-й покаянный псалом царя Давида после того, как он согрешил с женщиной и совершил убийство. И там он произносит такие слова, обращаясь к Богу: «Тебе, единому согрешил я, и лукавое пред очами Твоими сделал». Я верю в то, что каждый раз, когда мы согрешаем, да, есть уровень человеческого понимания собственного греха, но вообще речь всегда идет о том, что любой грех совершается против Бога, и настоящее прощение и примирение может быть только обретено, когда мы приносим этот грех Самому Богу, и находим прощение в Нем. Пусть человеческое понимание греха важно, но найти очищение в Боге и прощение во Христе — гораздо важнее.

Сара Очень важен этот аспект смирения. Сейчас у нас стали популярными такие формы «поддельного» публичного извинения, когда человек говорит, «сожалею, если я кого-то обидел своими действиями». Как будто он извиняется не за свой поступок, а за чувство обиды другого человека. В этом случае мы переворачиваем чувство вины с ног на голову. На самом деле, когда человек приносит извинения подобного рода, он не заслуживает прощения. Дело тут в том, что надо признать, что в нашем поведении изначально было что-то не так, и стремиться исправить ситуацию. Нужно стремиться к некой сторонней помощи, потому что с такими проблемами мы сами справиться не можем. Все эти вопросы решает Бог, Христос на кресте, а мы сами справиться с ними не можем.

Гаррет Есть прекрасная сцена в «Симпсонах», когда Гомер говорит жене, «Прости, Марж, я не думал, что попадусь».

Сара Точно! Это знаменитая одиннадцатая заповедь: «Не выдай себя».

Ведущий Есть человек, который говорит, что он не уверен, как поступить. Он не католик или не считает себя практикующим верующим. Но у него есть чувство беспокойства по тому или иному поводу. Что вы ему можете сказать, чтобы он осознал ценность исповеди для себя самого?

Бен Я бы посоветовал ему читать Библию, взять какое-нибудь одно из Евангелий и узнать, Каким человеком является Иисус. Что Иисус принимает тех, кто признает себя несовершенными и падшими, Он не отвергает их. Он призывает их прийти к Нему и предлагает им полное прощение через Свою смерть на кресте.

Сара И еще следующий шаг: они могут сесть и написать письмо Иисусу, Богу. Когда ты начинаешь писать, ты перестаешь ходить кругами в своем собственном сознании, ты открываешь для себя новые возможности и можешь вырваться из круга собственных проблем. Это может помочь человеку найти более полную перспективу на то, что с ними происходит.

Гаррет Самые действенные слова, которые мы с вами можем услышать, — это слова о прощении. Церковь — великий инструмент прощения, и если ты ищешь прощения, и хочешь услышать слова, что «ты прощен» — в этом и заключается функция Церкви Христовой.

Райан Уверен, что очень важно услышать слова, «ты прощен», но как неверующий человек и как психолог, думаю, если ты оказываешься уже в такой ситуации, то разговор с психологом или психиатром может помочь в том смысле, что можно снять груз с души, проговорить важные для себя вопросы и прийти к пониманию того, как можно разрешить — не хотел бы использовать слова «свои грехи», — свои недостатки с самим собой, чтобы восстановить собственное моральное равновесие.

Повторный брак

Священник Томас Хопко

В католической церкви идет дискуссия по поводу возможности церковного признания развода и допуска людей, которые состоят в повторном гражданском браке, к святому причастию после определенного периода покаяния. Это предложение, кажется, находится в прямом конфликте с учением католиков. Кардинал Каспер часто указывает на пример восточной православной церкви и говорит, что возможно, стоит попробовать так же. Как вообще нам поступать в случае повторных браков и допущении к святом причастию разведенных? Одна из проблем заключается в том, что то, что сейчас принято называть православным учением по этому вопросу, не всегда было нормой. Архимандрит греческой церкви венчал в свое время Аристотеля Онассиса и Джекки Кеннеди. Как видите, можно поспорить о том, что же является православным пониманием. Я расскажу о своем понимания этого вопроса.

Думаю, римокатолики хотели бы обратиться к опыту православной церкви но штука в том, что их базовое учение о браке очень сильно отличается. Классически до II ватиканского собора учение церкви состояло в том, что священник всего лишь является сослужителем таинства, которое на самом деле совершает пара. Именно супруги приносят клятву перед Богом, что они останутся верными друг другу в браке, пока смерть не разлучит их. Акцент всегда был на этой клятве в присутствии Бога. Функция и задача священника на брачной церемонии — просто быть свидетелем, что эта клятва была действительно совершена. И еще он должен гарантировать, что эта клятва вообще может быть принесена, что есть для этого все условия. В латинской церкви брачная церемония была в основном юридической церемонией, церемонией принесения клятвы, исполнения закона. По этой причине, если человек разводился и собирался жениться повторно, что-то должно было быть не так с первым браком с точки зрения закона, чтобы его можно было аннулировать. Должна была быть какая-то проблема в совершенной клятве. В моей молодости, чтобы получить разрешение на аннулирование брака, нужно было обращаться напрямую в Рим. Аннулирование означает, что на самом деле никакого брака и не было, это была ошибка, потому что не были соблюдены условия для принесения клятвы. Вот такой юридический подход.

Если римокатолик просто жил с кем-то и не заключал брака вовсе, считается, что он живет в блудной связи. Если он собирается после этого пожениться, то аннулировать ничего не надо, потому что брак и не был совершен, никаких клятв перед Богом не было принесено. Таким людям было даже проще жениться. Думаю, в православной церкви подход совсем другой. Это не юридический акт или клятва. На самом деле, в православном венчании вообще нет никаких клятв. В русской и греческой церкви был продолжительный период, когда законно пожениться можно было только в церкви. Поэтому тогда определенные клятвы приносились:

«Имеешь ли ты, (имя), намерение доброе и непринужденное и крепкую мысль взять себе в жену эту (имя), которую здесь пред собою видишь?»

«Имею, честной отче».

«Не давал ли обещания иной невесте?»

«Не давал, честной отче».

Это делалось для соблюдения официальной процедуры, а не по соображениям совершения таинства. В Америке и других странах эта формула больше не используется, потому что церковь больше не является официальным хранителем записей о браке.

Специальная служба в православной церкви для венчания была сформулирована довольно поздно. До этого супруги просто приходили к епископу, он их расспрашивал, если все было в порядке, то епископ давал свое разрешение, чтобы признать этих людей женатыми, произносил определенные молитвы, может быть, даже использовались венцы. Интересно, что сами венцы изначально являются предметом языческой церемонии. Иоанн Златоуст в IV веке заметил по поводу одной пары: «Зачем вы пришли искать венца, когда вы уже перестали сражаться, когда уже проиграли битву, как вы можете быть коронованны?» Другими словами, если они уже жили вместе, им это было не нужно.

Однозначно, сексуальные отношения партнеров, по мнению православной церкви, должны проходить только в браке, который предложен Богу, который благословлен Богом и преображен Им. Это почти как причастие святой евхаристии: вы берете хлеб, предлагаете его, возносите молитву, призываете Святой Дух, хлеб становится телом и кровью Христа. Или в крещении вы приходите в Церковь, исповедуете свою веру, произносите символ веры, отрекаетесь от сатаны, принимаете Христа — все это происходит в задней части церкви, а затем вы входите в Церковь, проходите в центр церкви, получаете венец и молитвы, а затем совершаете процессию вокруг как будто небольшого жертвенника, где располагается Евангелие. Брачная церемония в православной церкви не предполагает никаких клятв, это не юридическая церемония. Она устроена скорее как крещение. И пара уже должна быть единой с точки зрения гражданского общества. Когда же вы приходите в Церковь, вы предлагаете себя Христу, и этот брак — это не просто человеческий институт в падшем мире, а брак на самом деле исполняется на Небесах. В православном венчании нет слов «пока смерть не разлучит вас».

Церемония вообще выглядит так. Пару, которая уже принадлежит друг другу по человеческим понятиям, встречает священник при входе. В дальнем конце церкви пара одевает обручальные кольца, и супруги говорят, что да, мы действительно хотим принести свое единство и любовь Богу, чтобы наш брак преобразился в Божественный и вечный. Когда все это сделано, кольца надеты, супруги проходят в центр церкви, как и человек в случае крещения, которого встречают при входе. Венчание в православной церкви — это такой вид «крещения супругов». Они приходят и отдают себя Христу, чтобы быть едиными во Христе, как Христос един с Церковью. Очень важно чтение Послания к ефесянам. Супруги должны подчиняться друг другу. Любить друг друга до смерти, как и Христос умер за Церковь. Жена должна уважать мужа, и они должны быть вместе всегда.

В понимании православной церкви, когда умирает один из супругов, предполагается, что надо остаться верным своему супругу до смерти. Иоанн Златоуст пишет письмо молодой вдове, в котором говорит, что если ты не делила ни с кем другим свое брачное ложе, когда муж был жив, станешь ли делить его сейчас, когда он в руках Бога Отца и уже прославлен? Следует оставаться верным супругу. Интересно, что сестра Василия Великого еще даже не успела жениться, а только лишь обручилась с супругом, она всего лишь сделала обещание, что выйдет за этого человека. Но он умер, и она осталась верным ему на протяжении всей жизни. Они считала, что так правильно поступить, потому что они были обручены. В православной церкви таинство выполняется священником, а не парой. Это не юридический ритуал, нет никаких клятв, и нет возможности для аннулирования брака как для какого-нибудь юридического акта.

Все-таки предположим, этот брак разрушается, что-то пошло не так. Может быть что-то произошло, кто-то из супругов совершил измену, или один из них сошел с ума. Может ли невиновная сторона в разводе снова сочетаться браком с другим человеком в церковном таинстве? В общем, ответ да. В православной церкви есть даже церемония второго брака. Это такая покаянная служба, она не для вдов или вдовцов, а именно для разведенных. В ней говорится о покаянии в совершенных грехах, они каются в том, что их первый брак распался. Еще должно быть согласование от священника или епископа, что действительно этот второй брак не постигнет та же участь. Развод — это всегда катастрофа и провал. Можно ли исправить эту ситуацию покаянием?

Что касается причастия в случае развода. В этом случае существует так называемая невиновная сторона, и этот супруг может продолжать свою обычную практику причащения, пока он не совершает повторный брак. Однако все же главная мысль состоит в том, что можно покаяться в развале своего брака. Почему бы разведенному человеку, который совершил повторный брак по канонам Церкви, и покаялся, не разрешить после периода покаяния снова принимать причастие? Исторически существует возможность возвращения в Церковь после того, как человек совершил грех. Это же касается и человека, брак которого распался, он просто как бы перестал существовать. Но очень важно, чтобы был совершен второй брак в Церкви для этого. В православной традиции иногда это происходит дважды. Есть пример императора Льва Мудрого VI, который разводился трижды, потому что его жены не могли родить ребенка, а он хотел иметь наследника престола. Когда же он хотел жениться в четвертый раз, был назначен большой пост, а епископ сказал, нет, так поступить невозможно. Трижды — это максимум, никакого четвертого брака быть не может. Эти слова привели к популярному пониманию, что в православной Церкви можно жениться трижды, но не четыре раза. Определенная правда в этом есть, но это не означает, что просто автоматически можно жениться три раза. Женился — развелся, женился, — разошелся, супруг умер, еще раз женился, но не больше. Три раза можно, но не больше. Но это очень искаженное понимание, и это неправильно.

Можно совершить повторный брак, и супруги могут причащаться в Церкви, когда священник свидетельствует на исповеди, что они покаялись во всех грехах, которые они совершили и которые привели к распаду первого брака. Им надо исповедаться, нужна такая вот форма исповеди. Как сейчас в Церкви принято для тех, кто крещен. Согрешил — исповедал свой грех, перенес период епитимьи, а, надо сказать, в ранней церкви подобные покаянные периоды были очень продолжительными и жесткими. В случае серьезных грехов допустить к причастию могли только на смертном одре. В случае аборта после десяти лет покаяния можно было вернуться к причастию. Если согрешивший человек может вернуться к причастию, почему нельзя разрешить причастие человеку, который по-настоящему кается в том, что брак не сработал? Конечно, был развод, но вот он берет на себя ответственность за свои действия, которые привели к разводу. Всегда ведь две стороны в любом разводе. Легко сказать, что развод был виной только лишь одного человека, а другой все старался быть добрым христианином.

Римокатолической церкви, если она собирается «следовать пути восточной церкви», следует прежде всего поменять свое представление о браке. Это не юридическое действие, дело не в клятве, дело не в «быть верным, пока смерть не разлучит их» — не стоит так смотреть на это. Речь идет о том, что супруги хотят объединиться в союзе любви, создать семью, иметь детей. Мужчина и женщина — не мужчина и мужчина, или женщина и женщина — могут принести покаяния в том, что их первый брак распался. Возможно, в этом случае при настоящем покаянии по поводу того, что брак распался, они могут венчаться повторно в Церкви. И тогда они могут продолжать быть причастниками в Церкви. Очень важно это покаяние.

Почему сексуальные отношения и совместное проживание до брака — это грех? Почему секс становится препятствием для причастия? Вопрос тогда, в чем же тут грех? Что в том, что пара живет вместе, пусть они и не женаты пока что, и имеют сексуальные отношения. Иногда даже люди говорят, что Церковь выступает против секса, и как будто секс считается грехом. Но секс — это не грех. Грех состоит в том, что крещеный христианин живет псевдобрачной жизнью с другим человеком, но при этом не предложил этот брак Христу. Это все равно, что ходить на причастие человеку, который не крещен или перестал верить в крещение, но продолжает принимать причастие, потому что просто ему так нравится или так хочет мама. В любом случае, здесь большая ответственность лежит на священнике. Это вовсе не юридический вопрос, а пасторский вопрос. Священнику надо решить, есть ли достаточное покаяние в грехе, чтобы дать разрешительную молитву, чтобы снова допустить человека до причастия. Именно так на это следует смотреть.

Можно все-таки сказать, что православная Церковь против сексуальных отношений вне брака, она выступает против измены, против совместной жизни пары, если она не предложила свой брак Христу в Боге, раз уж эти люди считают себя христианами. Если они живут вместе не в браке, им не стоит подходит к причастию, пока они не поженятся, такова практика Церкви.

Развод — это всегда трагедия, но в этом можно покаяться. Когда разводящийся покаялся в своем разводе, он может снова иметь возможность жениться, если новый брак может считаться христианским, и тогда можно продолжать причащаться в Церкви. Но в любом случае это решение возлагается на священника. Ему надо ответить на вопросы. Есть ли искреннее покаяние в грехе, который был совершен? Может ли повторный брак стать настоящим христианским браком? Относятся ли супруги к своему браку серьезно? Верят ли они тем молитвам, которые произносятся? Верят ли они, что для того, чтобы иметь сексуальный союз, который является союзом между мужчиной и женщиной, которые предложили свой брак Христу в таинстве венчания? Человеку, который согрешил против таинства святого венчания, если он покаялся и свидетельствует, что его жизнь может быть по-настоящему христианской, священник может дать им разрешительную молитву, и он может снова быть допущен, чтобы стать членами Церкви и допущен к святому причастию.

Но это очень серьезное действие. Надо сказать, что сами православные очень легкомысленно к этому относятся. Сейчас уже общая практика: если ты развелся и хочешь снова пожениться, ты просто идешь в Церковь. Когда я был помоложе, это стоило 75 долларов, и за эти деньги можно было получить разрешение на повторный брак. Но решение на самом деле в каждом случае может принять только духовник, его нельзя купить. Епископ, который даже не знает этих людей, в любом случае должен обратиться за рекомендацией к священнику, расспросить его о ситуации, встретиться с парой, если вопросы остаются. Я всегда говорил своим семинаристам, что когда они будут сталкиваться с такими ситуациями, им не надо просто обращаться к епископу за советом, что делать в этой ситуации, они должны сформулировать собственное мнение по этому вопросу. И это свое решение им следует донести до епископа. Священник должен написать епископу и сказать, что он встретился с этой парой. Он может сказать так: я не верю, что они раскаиваются в своем грехе, не верю, что в этот раз они возьмут на себя ответственность за развод, не верю, что их второй брак будет успешным. Поэтому он спрашивает разрешение не допустить это венчание до того, как можно засвидетельствовать реальное покаяние. Священник таким образом выскажет свое мнение. Если же он готов сказать слова в защиту супругов, то напишет епископу и скажет, что встречался с этой парой на протяжении длительного времени, они постоянно в Церкви, они покаялись в том, что стало причиной их развода, они уже готовы и созрели для христианской жизни в своем новом браке. Поэтому он просит епископа разрешить венчание этой пары.

В любом случае решение принимать священнику, которому надо встретиться с этой парой, именно ему надо решить и попросить разрешения епископа по поводу своего решения. Интересно, что в таинстве исповеди священник не говорит, «я прощаю и отпускаю вам». И в службе крещения священник не говорит, «я крещу тебя». Здесь нет никакого «я». Раб Божий «крещается». Новую форму исповедальной молитвы привнес Петр Могила, и она говорит, «я недостойный священник властью данной мне прощать и отпускать грехи». Я даже однажды попал на исповедь к священнику, который называл свое имя в этой молитве: «я недостойный протоиерей Иоанн прощаю тебя и отпускаю грехи». Это не по-православному. Изначально молитва была такая: «Ты пришел покаяться в своем грехе перед Христом, и я свидетель, подтверждающий твое покаяние». Священник — всего лишь свидетель. Поэтому священник во время исповеди может сказать: «Я не вижу здесь никакого покаяния, и вам не стоит подходит к причастию, пока вы не покаетесь». Или же священник может сказать: «да, этот человек действительно покаялся», ему можно дать подходящую епитимью и разрешительную молитву, какое-то послушание. После этого он может снова обратиться к причастию.

Священник исполняет роль свидетеля в том, что покаяние действительно произошло. И в случае покаяния человек может жениться повторно, даже если, скажем, его жена умирает вскоре после первого брака, он может жениться в третий раз, но уж точно не четыре раза. Четыре раз точно не получится. Но также нельзя утверждать, что в православии можно жениться три раза. Церковь этого не разрешает. В православии допустимо совершить повторный брак только человеку, который покаялся в своем грехе, который он совершил и который стал причиной развода. Очень важно, чтобы состоялось это настоящее покаяние. Думаю, так и следует поступать.

Вызов

Ребенок от трех родителей? Не все так плохо

Передача на Би-Би-Си, ведущая Зейна Падави

Великобритания стала первой страной в мире, которая легализовала процедуру, которую общепринято называть «ребенок от трех родителей». Первые такие дети могут появиться на свет уже в следующем году. Процесс позволяет матерям, которые являются носителями редких смертельных генетических нестроений, иметь детей, не передавая им свою болезнь. Процесс, называющийся митохондриальная пересадка, совмещает яйцеклетку здоровой матери со здоровой митохондрией в донорском яйцеклетке. Противники говорят, что подобное изменение было внедрено слишком быстро и начинает скользкую дорожку к «дизайну детей». Мой гость сегодня один из самых признанных врачей в современной истории, профессор Роберт Уинстон, один из пионеров техники искусственного оплодотворения, которая произвела революционные перемены в лечении бесплодия. Однако все же ребенок от трех родителей — не слишком ли это революционно?

Ведущая Вы понимаете опасения, которые были озвучены оппонентами этого нового процесса? Рождение ребенка из ДНК матери, но также с небольшим генетическим материалом от второй женщины.

Уинстон Я хорошо понимаю озабоченность, но не разделяю ее. Думаю, это очень примитивное опасение. Мы регулярно получаем ДНК от людей в разных ситуациях, например, в случае переливания крови мы получаем целую тучу чужого ДНК. В случае пересадки органов мы имеем сотни генов, которые работают в почке… Поэтому то, что мы делаем с митохондриальной пересадкой это то же самое, что постоянное переливание крови. Мы не только излечиваем болезнь, но также излечиваем ее постоянно для всех будущих поколениях. Поэтому, надеюсь, дети в будущем не будут страдать от этих болезней. И поверьте мне, эта болезнь ужасна.

Ведущая Вы тем не менее, отрицаете критику, называя ее примитивной. Можно ли так смотреть на эту проблему, когда вы знаете, что при голосовании в парламенте несколько сотен депутатов, которые внимательно изучили эту ситуацию, — и это все умные люди, эрудированные, — и все же они проголосовали против. Мы также знаем, что на фоне других стран Великобритания плывет против течения. Есть члены Европарламента, которые сказали, что считают, что это неверное научное направление. Это все примитивно с вашей точки зрения?

Уинстон Спасибо за эту лекцию. Не думаю, что я использовал слово «примитивное». Возможно, я сказал «обычное количество ДНК». Я не говорю, что вопрос примитивный. Думаю, нам следует понять, что митохондриальная болезнь в семьях, которые собираются родить ребенка, встречается очень редко. Буду крайне удивлен, если мы будем лечить хотя бы десять человек по этой технологии в первые пять лет, таких случаев будет совсем немного. И конечно же, этих пациентов нужно будет тщательно отбирать. Им нужно будет понять, что мы вмешиваемся в область неизведанного. Не забывайте, что люди в этой стране, которые возражают против этого вида лечения, — это те же самые люди, которые противостояли искусственному оплодотворению, кто выступает против контрацепции, кто выступает против любого вмешательства в функцию человеческого воспроизведения, в том числе, выступают против абортов. Я уважаю эти взгляды, но не разделяю их. Оплодотворение в пробирке был тоже шагом в темноте, мы не знали, что это безопасная процедура, но сейчас эта технология помогла появиться на свет 5 миллионам детей, и мы видим, что люди с радостью встречают эту возможность. Думаю, этого бы не произошло без этой технологии.

Ведущая Критики есть не только в Великобритании, но и в США и Китае, где процедура была запрещена из опасений изменения человеческого генома. В США эта процедура внимательно исследуется и звучат слова предостережения. Наше решение будет иметь всемирные последствия…

Уинстон Мы по-человечески придаем очень большое значение своей генетике. А знаете что: генетика не столь важна, как окружающая нас среда. Наша природа не так важна, как наше развитие. Очень важно понимать это. Мы говорим о ничтожно малом количестве ДНК, которое не сможет никак повлиять на ваши свойства или мои свойства. Это не меняет наших родителей, не меняет наш интеллект, не меняет нашу красоту, рост, память — все что угодно, что мы так ценим. А что меняет эта технология, так это просто способ, которым энергия регулируется внутри клетки. Как будто вы заменяете батарейку в клетке.

Ведущая Мне следует объяснить, что митохондрия — это такая микроструктура внутри почти каждой клетки нашего тела, которая отвечает за регуляцию энергии клеток, но при этом не меняет такие характеристики клетки, как внешний вид. Коротко можете нам рассказать, как работает процедура трансплантации?

Уинстон Это можно сделать несколькими способами. Когда это впервые сделали 25 лет назад, этого добились благородя слиянию двух митохондрий в яйцеклетке. Но это неэффективно, потому что не удается полностью избавиться от возникающих болезней. И тут мне хочется сказать, что это за болезни, и как они проявляют себя, например, синдром Ли. Ребенок может быть рожден нормальным, но через несколько месяцев он не может поднять головку, потом начинает неконтролируемо плакать, возникают припадки, ребенка тошнит, наблюдается понос, он становится неконтролируемым. Ребенок слепнет, глохнет, и в итоге мозг просто перестает работать. Любой родитель не сможет наблюдать за этим. Нет ничего хуже потери ребенка, кроме того, как ты наблюдаешь за смертью своего ребенка, который очень медленно умирает в больших муках. Поэтому имеет смысл заниматься исследованиями способов излечения этой болезни. А лечения у нее нет. Если ваша митохондрия повреждена, если доставка энергии не работает, все это можно с вами случиться. Это очень редкая болезнь, но когда она случается, думаю, нам надо что-то с ней сделать. Наше моральное обязательство — пытаться сократить страдания человека.

Ведущая Те, кто с вами не согласен, они что, не выполняют свое моральное обязательство?

Уинстон Нет, не думаю. Если вы религиозный католик, вам конечно не стоит рассматривать для себя данное лечение. Но если человек не католик, зачем нам навязывать всем людям свое отношение. Мы все-таки живем в демократическом обществе с разными взглядами. Когда я выступал в парламенте, я сказал, что каждый должен решить для себя, что является лучшим возможным решением. Этот способ лечения никоим образом не угрожает устройству нашего общества. Это лечение не изменяет наши моральные принципы, не меняет наше уважение к жизни, напротив, мы делаем это из уважения к человеческой жизни.

Ведущая Но все-таки взять небольшой количество ДНК от второй женщины — это постоянное изменение, которое будет передаваться из поколения в поколение. Это не что-то разовое. Это факт, который будет продолжаться в данном роде. Именно это заботит ваших критиков.

Уинстон А мне кажется, не это их заботит. Если вы можете излечить эту болезнь навсегда во всех поколениях — разве это не здорово, или лучше постоянно сталкиваться с этой болезнью в будущем?

Ведущая Но вы и сами как-то сказали, что это шаг в неизведанное. Есть люди, например, доктор Тед Морроу, эволюционный биолог, которые говорят, что у них есть опасения по поводу безопасности этой процедуры. Это не просто вопрос морали. Нельзя отрицать возможность того, что проблемы, обнаруженные при экспериментах с мышами, могут повториться и у людей. Например, ухудшались когнитивные возможности мышей, уменьшились их шансы на выживание, они быстрее старели.

Уинстон Давайте все это поставим в контекст. Он не повторял все эти эксперименты, которые проводились на протяжении последних 7—10 лет. Тед Морроу находится как бы на периферии научного мнения. Большинство британских ученых, врачей полагают, что проведение этой процедуры оправдано. Мы конечно сознаем, что есть риск при любом медицинском лечении. Даже если вам переливают кровь, есть риск. Был риск и при искусственном оплодотворении, это тоже был шаг в темноту, но мы смогли показать с помощью большого количества экспериментов, что это вероятнее всего не повлечет за собой осложнений. Так и оказалось. Таков консенсус научного мира — и конечно, всегда можно найти людей, которые выступают против, в том числе доктор Морроу, да благословит его Господь, это его право верить в это.

Ведущая Он не одинок, впрочем.

Уинстон Позвольте мне все-таки закончить, потому что вы задаете важный вопрос. Когда мы рассматриваем какое-то мнение и принимаем решение в демократическом обществе, мы делаем это на основании мнения большинства. Здесь же преобладающее большинство ученых и врачей радикально поддерживают мнение, что эта техника достаточно безопасна для применения на человеке.

Ведущая Это в Британии. Если взять профессора Шнайдера в Америке, он озвучил предупреждения против данного метода. В общем-то, вы должны признать, что есть некоторые ограничения.

Уинстон Представьте, что я мать, я вижу, как умирает мой ребенок. Я не хочу делать аборт, потому что считаю это аморальным. Я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы дать жизнь ребенку. Я знаю, что есть риски. Когда моя сестра делала искусственное оплодотворение, тоже были риски. Но я могу обсудить эти риски с врачами, эти риски очень маловероятны, а следовательно, я все-таки могу принять решение получить этот новый способ лечения. Так происходит всегда.

Ведущая Как велик этот риск?

Уинстон Он невелик, но мы не можем точно сказать.

Ведущая Не стоит ли тогда провести побольше исследований? Вы говорите о преобладающем мнении научного сообщества, но большинство опрошенных людей в Великобритании, избиратели в феврале сказали, что не хотят, чтобы этот метод лечения был применен до того, как будут проведены необходимые исследования по его безопасности.

Уинстон Я хорошо понимаю, что это ваша программа, но думаю, вы пригласили меня, чтобы услышать мое мнение, а, простите, не ваше мнение. Поэтому дайте мне возможность подробнее ответить на вопросы, чтобы мои ответы имели смысл. Конечно, при любом медицинском методе лечения есть риски, которые изначально неизвестны. Точно так происходит с любым лекарством, которое мы только начинаем использовать. Когда лекарство только выпускается, есть риски, и будут сюрпризы. Однако, к сожалению, в случае с митохондриальной болезнью не существует никакой животной модели, не подходит даже тестирование на обезьянах. Нет способа с полной достоверностью проверить безопасность этого метода. Возможно, мы даже не сможем излечить митохондриальную болезнь с помощью этого метода. Впрочем, мы точно не сделаем ситуацию хуже для матери, но сделаем ее лучше, потому что появятся здоровые митохондрии. Надеюсь, по нашим расчетам, мы сможем победить эту болезнь или эту группу болезней, которые очень редки, но именно это и представляет проблему. Из-за своей редкости нельзя с легкостью провести исследования. Эти исследования можно провести только на конкретных случаях излечения матерей. И мы сейчас предлагаем, не столько начать осуществлять это лечения… Кстати в своем вступлении вы допустили ошибку: дети по этому методу смогут точно не смогут родиться в следующем году. Нам еще предстоит пройти проверку в надзорном органе. Только в Великобритании такое возможно: парламент создал надзорные органы, которые будут продолжать проверку каждой заявки. За чем они будут смотреть? В каждом конкретном случае после тщательной проверки, тщательного отбора и индивидуальных исследований пациентам после тщательного рассмотрения их случая предложат этот способ лечения, если они захотят им воспользоваться.

Ведущая Ну тогда в 2017-м, то есть очень скоро.

Уинстон А может быть этот метод будет недоступен еще на протяжении пяти лет.

Ведущая Врач Тревор Стаммерс заявил, что даже если эти дети родятся, им придется находиться под наблюдением на протяжении всей жизни, и их дети будут находиться под наблюдением. Мы не знаем, как будет развиваться взаимодействие между митохондриями и ДНК клетки.

Уинстон Хорошо. … Не знаю уж, зачем нам наблюдать за детьми, родившимися во втором поколении, но конечно я бы хотел, чтобы каждый ребенок, родившийся в результате искусственного оплодотворения, находился под наблюдением. Но к сожалению, по всему миру за этими детьми никто не наблюдает. Это было бы здорово наладить. Поэтому у меня нет проблем с утверждением доктора Стаммерса, думаю, надо воспринимать его в контексте. При таком наблюдении скорее всего можно будет обнаружить факты, которые вообще не имеют никакого отношения к лечению. Но проблемы с этим предложением у меня нет.

Ведущая Вы описали, какие виды болезней эта техника может помочь преодолеть в будущем… А что касается антисоциального поведения, вот цитата оксфордского профессора по этике Джулиана Савалеску: «Когда заходит речь об отборе личностных недостатков, таких как потенциальный алкоголизм, психопатия и предрасположенность к насилию, можно поднять вопрос о том, что люди захотят отбирать этически лучших детей, а не стоит бояться генетики, нам следует взять эти методы на вооружение».

Уинстон Очень интересно услышать мнение Джулиана по этому вопросу, но не думаю, что он очень хорошо понимает генетику. Те черты, о которых он говорит, не передаются по наследству. Они скорее являются результатом жизненных факторов. Давайте не будем смешивать нашу генетику и наше развитие. Многие вещи, о которых говорит профессор, являются результатом плохого воспитания, негативным влиянием в детстве, невниманием, недостатком любви. Нет никаких свидетельств о том, что этих недугов можно избежать благодаря любой форме генетической манипуляции. Если бы вы меня спросили, почему бы нам не сделать детей умнее, красивее, сильнее, я бы тогда сказал, что это интересный вопрос. Но вы не задали его.

Ведущая Ну вот как раз собиралась у вас спросить. Не встали ли мы на скользкий путь к дизайну детей?

Уинстон В этой стране есть консенсус медиков, ученых, законодателей и общества о том, что … Кстати, не забывайте, что общество в целом поддерживает нашу инициативу, потому что именно такое решение принял парламент, а он представляет общество. Мы полностью признаем, что фокусы с человеческим геномом неприемлемы в том смысле, который предполагает изменение существенных характеристик человека. Мы не занимаемся улучшением человека, мы не заменяем собой творение Бога. Мы, конечно же, способны уже сейчас имитировать Бога — но это хорошая вещь. Мы используем Богом данные разумные способности, чтобы постараться предотвратить ужасные болезни. Это не то же самое, что сказать, что человек несовершенен, и нам нужны суперлюди. Это уже слишком. Вот для чего нам нужны ограничения скорости на дорогах, и ты понимаешь, что лучше эти ограничения не нарушать. То же самое применимо к надзору в области оплодотворения. Мы должны всегда себе говорить, мы должны понимать свои ограничения. Мы должны понимать, что наука — это на абсолютная истина. Мы должны признавать, что иногда мы можем ошибаться. Мы должны признавать, что мы люди, и следовательно, ограничены. Значит, что мы также должны себе признаться в том, что нам следует сделать все возможное с теми интеллектуальными ресурсами, которые нам дал Бог. Мы должны делать разумные решения. А вот «улучшение» человека, по моему мнению и мнению многих ученых, это не умное решение, и так думают представители научного сообщества по всему миру.

Ведущая Давайте еще поговорим о том, как жизнь может завершаться. Сейчас в парламенте обсуждается обсуждается билль об эвтаназии. Согласно законопроекту, любой человека в Англии и Уэльсе в завершающей стадии смертельной болезни, срок жизни которого, подтвержденный двумя врачами, составляет не более шести месяцев, и который пребывает в здравом уме, может принять решение о смертельной прививке, которую он должен сам себе сделать. Вы выступаете против этого предложения. Разве мы не должны точно так же предоставить людям выбор?

Уинстон Вы немного упрощаете мою позицию по данному вопросу. Философски любой человек может решить, что является лучшим для него. Однако почему я выступаю против этого билля, потому что опасаюсь, что он будет иметь ужасающие последствия для самой уязвимой группы людей в нашем обществе. Это люди, которые больны, проходят лечение в больнице, престарелые люди, которые не могут больше себя защищать. Если посмотреть на состояние людей в больнице, они раздражены, они запутались, они не могут сами себя кормить, они считают себя обузой, они могут в результате всего этого почувствовать давление принять на себя в той или иной форме решение об эвтаназии. Это было бы ужасно. Это полностью низводит наши врачебные ценности.

Ведущая Сторонники процедуры возражают на это, что этот билль применяется только к людям, которые страдают от смертельной болезни, и что есть защитный барьер, когда два врача оценивают возможности человека осознанно принять решение об эвтаназии.

Уинстон К сожалению, сторонники процедуры подходят к этому вопросу чисто юридически. Я смотрю же на эту ситуацию как практикующий врач в обычной человеческой ситуации, я работаю с этими людьми в больницах, я вижу, как наши больницы часто пренебрегают заботами и беспокойством этих людей. Нашим пациентам могут просто оставить еду на подносе, но они не могут сами себя накормить.

Ведущая Но эти люди не смертельно больны.

Уинстон Это не имеет значения. Это не мешает людям испытывать страх, когда они оказываются в больнице.

Ведущая В этом случае, значит, есть скользкая дорожка.

Уинстон Не думаю, что речь идет о скользкой дорожке. Люди просто могут почувствовать на себе давление. Дело не в самом законе, а в том отношении к этому вопросу, которое возникнет в результате закона. Я не голосовал по этому вопросу, потому что я ортодоксальный еврей, и я думаю, что эта идея эвтаназии, в общем-то, не соответствует моим религиозным принципам. Но как член парламента, я считаю, что не должен голосовать по вопросам, если в них замешаны мои личные интересы. Я не считаю, что должен распространять свой узкий взгляд на всех людей.

Ведущая Ага, точно так вы сказали про католиков, которые выступают против вашего предложения.

Уинстон Думаю, так поступать просто неразумно.

Ведущая Но вы не только практикующий ортодоксальный еврей, вы еще и один из самых признанных врачей. Разве вы можете отказать обществу в своей экспертизе и знаниях по этому вопросу из каких-то религиозных соображений?

Уинстон Вы знаете, у нас нет ответов на все вопросы. Какое бы решение вы ни приняли по поводу эвтаназии, от этого кто-то пострадает. Но проблема в том, что нет однозначного ответа на эту проблему. Но мой взгляд состоит в том, что мы должны быть очень осторожны с тем, чтобы не пытаться навязать наши собственные религиозные представления обществу, которое может не разделять эти ценности. Я думаю, это проблема, с которой мы столкнулись как раз при обсуждении митохондриального лечения. Многие люди, которые вроде бы говорили с позиций науки или юридического понимания вопроса, просто противостояли этому методу по религиозным соображениям.

Ведущая В любом случае пациенты, страдающие от смертельных болезней, могут отказаться от любого лечения, воспользоваться добровольной голодовкой, чтобы довести себя до смерти. Так разве поступать гуманнее?

Уинстон Мы в принципе не может излечить все человеческое страдание. Мы в конце-концов не полностью контролируем себя. Мы довольно ничтожны. И хотя мы можем с большим состраданием относиться к этой ситуации, иногда риск превращения подобных решений в законы слишком высок. Потому что законодательство в итоге отразится на отношении сотрудников больниц и на поведении их пациентов — и влияние это может оказаться негативным. Не знаю, бывали ли вы в последнее время в палате престарелого пациента, но если бы вы зашли в свою обычную районную больницу, то могли бы увидеть, как плохо с ними изначально обращаются, а ведь они напуганы и запутаны, не понимают, что с ними происходит. Обычно отношение это сводится к фразе, «наверное, лучше, чтобы она умерла». С такими вещами просто не играют.

История

Значение опыта РПЦ в ХХ веке для века ХХI

Андрей Зубов

Расшифровка выступления в храме Космы и Дамиана 15 февраля 2015 на общеприходской конференции памяти Александра Меня.

Тема, которой я решил посвятить свое выступление, это опыт церкви русской ХХ века, исторический опыт, который важен, на мой взгляд, для века ХХI. Это какие-то конкретные опыты, я их набросал, которые позволят нам понять правильные и неправильные шаги в прошлом для того, чтобы что-то определить в будущем. Потому что, как я люблю говорить, вспоминая слова Геродота, история учит, она должна учить. И главная задача истории, чтобы она учила, это то, что история должна быть, во-первых, глубоко прочитана и, во-вторых, она должна быть честно, до конца честно, преподана, рассказана.

Понимаете, у нас в России, вообще во всем мире, есть такая слабость, но у нас в России она совершенно безобразной была всегда. Начиная с XVIII века историю считали идеологией. И в этом смысле очень характерен спор Ломоносова с немецкими членами русской академии, его оппонентами. Они уже тогда требовали точного и критического подхода к истории, как бы это может быть неприятно было национальному самолюбию, а Ломоносов, наш великий Ломоносов, тем не менее, доказывал, что история должна быти и дидактикой — она должна научить хорошему, и надо скрывать плохое. А такая история вообще никогда ничему не учит. Но, к сожалению, именно такая история доминировала до революции, такая история абсолютно доминировала в советское время. И, как говорится, историки колебались вместе с курсом, и вот, к сожалению, эта история последние лет пять — десять, опять становится нормой в нашей стране после расцвета свободной истории в 90-е–начале 2000-х годов. Поэтому, я попробую себе узурпировать право — я сторонник этого честного подхода к истории, не дидактического — я попробую себе узурпировать право говорить об истории объективно.

И второй момент — что является целью истории. Это тоже очень важная вещь. Потому что, от того, что мы видим целью нашего анализа, от этого меняются и наши подходы. Многие историки считают целью, скажем, экономическое развитие. И даже если какие-то неприглядные вещи, ну скажем, петровские реформы, способствовали экономическому развитию, индустриализации, то они оправданы, пусть даже будут положены в грязь невской дельты десятки тысяч загубленных людей. Другие считают целью национальное величие, и если даже какие-то войны, и несправедливые и кровавые, привели к росту государства, в данном случае, государства российского, то все равно это хорошо. Могут быть другие параметры: какая-то абстрактная идея прогресса и так далее.

У меня совершенно конкретный критерий. Я уже здесь об этом говорил, когда мы говорили о книге об истории XX века, — мой критерий это человек. Тем более, что это христианский подход. Господь воплотился и вочеловечился не ради того, чтобы строить какие-то империи — Свою ли, Римскую ли — не ради того, чтобы люди жили бесконечно богато —как уж получится, от них зависит — не ради какой-то идеи прогресса, что завтра должно быть лучше, чем вчера… Господь, наоборот — взгляд Его на будущее был, скорее, пессимистический: вот, сегодня у нас как раз Неделя о Страшном суде, соответственно, когда придет второй раз Сын Человеческий, найдет ли Он веру на Земле.

Так что не для этого пришел Господь, а для чего? Для того, чтобы, по возможности, спасти хотя бы некоторых. Кого? Тех, кто сам хотя бы хочет спастись. Хотя бы испытывает это желание, эту жажду, пусть он даже не способен творить какие-то добрые дела, которые, как мы с вами слышали сегодня в чтении Евангелия на Неделю о Страшном суде, пусть даже тяжело ему это творить, но если у него есть желание, алкание спасения, вот этих людей Господь пришел спасти, потому что они ищут узкий путь. Понимаете, человек, любой человек, потому что любой человек имеет ценность — человек это единственная ценность в этом мире. Церковь существует не ради самой себя. Церковь это собрание, собрание верных, экклесия. Церковь существует ради собравшихся в ней людей, и даже для тех, кто в ней не собрался, которые ее отрицают, которые ее не знают, но потому, что и они — чада Божии, хоть и не осознавшие этого.

Поэтому в истории, мне кажется, единственный правильный подход — рассматривать события через призму человека. А это значит, через призму его Богочеловеческого достоинства. Та историческая канва, тот политический режим, которые способствуют сознанию этого человеческого достоинства, богоподобного достоинства человека — это положительное направление истории, как любят говорить сейчас, тренд. Те же которые унижают человека — это отрицательные направления в истории.

Кроме того, разумеется, помогает или мешает исторический контекст быть христианином, быть верующим человеком. Это второй момент очень важный. И они обязательно должны быть вместе. Потому что христианство может быть формальным. Может быть «вот я русский, я православный» — без понимания глубокого смысла человеческого достоинства. Может быть понимание человеческого достоинства вне христианства, но оно легко ведет к гордыне. Да и внутри христианства может быть гордыня. Поэтому только соединение этих двух вещей полезно.

И что же на этом поле является главным хранителем истины о человеке? И строителем человека и человеческого сообщества? И вот тут мы должны сказать ясно: является Церковь. Потому что Церковь это не только и не столько собрание, экклесия. Церковь это еще и система, система, построенная давным-давно и постоянно живая и строящаяся, потому что это живое тело. Как видение Гермы, когда он увидел этот строящийся из живых камней храм. Естественно, это рефлексия апостола Павла. Церковь это нечто живое и одновременно спасительное. Почему? Потому что внутри Церкви, живя по церковным нормам, церковным ценностям, в системе церковной иерархии, под священным началием, человек постепенно готовится и входит в Царствие Божие. Он еще здесь на земле становится гражданином Божественного Царства. А что такое Божественное Царство? Это такое состояние, когда уже не твое состояние, а воля Божья является твоим руководителем. Когда в тебе царит Бог. Поэтому «Царство Божие внутри вас есть». Потенция этого Царства внутри каждого из вас, но актуализируем ли мы эту потенцию, зависит от нас и от того, насколько мы находимся в Церкви. Поэтому такое важное место, институциональное место занимает Церковь, Церковь как организация, как организм. Она имеет огромное значение. И соответственно имеет огромное значение то, как она себя соотносит с миром, с миром политики, общественности, с миром хозяйственности, с миром этики, растворенной в обществе. Это очень важно.

И вот именно на этом я и сконцентрирую свое внимание: как русская церковь выполняла эту свою миссию, и какие примеры поисков, ошибок она имела в XX веке. Чтобы мы не повторяли эти ошибки, но повторяли и развивали положительные находки в XXI веке, который, видит Бог, совсем не такой радужный, как очень многим казалось в конце XX века, когда, как вы помните, ученик русских философов Фрэнсис Фукуяма объявил о том, что история завершена, все проблемы решены. Мы теперь видим, что в некотором смысле, история только начинается, а в другом смысле, мы все «попали в историю». Вот поэтому нам очень важны опыты XX века.

Первый опыт — это еще до революции. Русская церковь привыкла за 200 лет, начиная с Петра, служить власти. Причем, не просто служить власти, а полностью подчиняться ей, стать ее агентом в области духовных дел, или как говорили, ведомством православного исповедания, министерством. То, что велел государь, было абсолютно беспрекословно принимаемо церковью. До 1901 года, т.е. до последнего царя, каждый епископ, вступая на кафедру впервые, как только его хиротонисали во епископы, произносил клятву верности императору как крайнему земному судии. Не Христу, а императору. Это реальность. Это вошло со времен Петра I и не было отменяемо. Сам Николай II, будучи все-таки верующим и при этом культурным, он ужаснулся этой формулировке и, к неудовольствию обер-прокурора Синода Константина Победоносцева, эту формулу решил отменить. То есть, не Церковь, а опять же император.

Это безобидно было? Нет, совсем небезобидно. Дело в том, что власть политическая большей частью, всегда, во все века, в России и вне — отвратительна. Это факт. Слава Богу, что люди мало занимающиеся историей этого не знают. Но мы, историки, это знаем хорошо. К сожалению, слова «не любите мира, ни того, что в мире… Все, что в мире это похоть очей и гордость житейская…» — все это абсолютно точно накладывается на политическую власть. Редко какой политический деятель, редко, когда страна в какой-то момент своего политического развития выходит из этого состояния к каким-то более высоким целям. В этом смысле, конечно, демократическая государственность почему лучше? Не потому, что многие лучше одного. Многие так же нехороши, как и хороши. Но поскольку демократическое государство требует балансировки и соотношения многих воль, то, в конечном счете страна, как правило, дна не достигает: стремление одного к плохому компенсируется стремлением другого к «другому плохому». И в итоге, возникает какой-то modus vivendi. Поэтому был прав старина Черчиль, когда сказал, что демократия это, конечно, отвратительная вещь, но все остальное еще намного хуже.

И поскольку Россия никогда не была столь самовластна, как в два века ее петербургского периода, то понятно, что вся политика страны зависела от воли и личности государя, в конечном счете. Естественно там было масса оговорок, но в основном государи были или вовсе неверующими, как Петр I, несмотря на то, что многие пытаются говорить другое, или как Екатерина, которая была совершенно неверующей женщиной, только делала вид. Она была лицемерка самая страшная. Я помню, когда я еще начинал свой путь в Церкви, только делал первые шаги, еще был оглашенным, я сказал своему духовнику, что стараюсь скрыть свои слабости, он сказал мне: «Первое, с чем тебе нужно расстаться это с лицемерием. Если ты в чем-то слаб, пусть это люди видят. Тебе легче будет от этого избавиться»… Я думаю, что Николай I был верующим человеком, но очень примитивным христианином, на уровне почти человека с улицы. Александр II был человеком, практически неверующим, Александр III был человек верующий, Николай II тоже был человек верующий, но оговорок много.

Так что для церкви это был большой искус. Какова должна быть позиция церкви в этой ситуации? Церковь выбрала путь полного послушания. Она одобрила крепостное право, т.е. рабство, когда одни русские люди находились в полном рабстве у других. Она отказалась от своей обязанности учить, и русское общество было неграмотным в чисто формальном, школьном смысле слова; оно было неграмотным духовно, потому что служба шла на непонятном церковно-славянском языке — его и сейчас-то мало кто понимает, а тогда, когда люди были неграмотны, и вовсе не понимали. Евангелия и Апостола, естественно, не понимали… Проповеди, вы знаете, нельзя было священникам произносить свои. А если уж ты хочешь отличиться и произносить свою проповедь, хотя были такие наборы проповедей древних отцов, естественно, о вещах полезных, но никакого отношения к реальной жизни не имеющих: то, что было актуально в Антиохии V века, не всегда было актуально а каком-нибудь Ржеве XIX века. Если священник хотел прочитать свою проповедь, он должен был послать ее в консисторию, а оттуда раньше, чем через полгода, ответ не приходил… Да и таких не любили.

Священник должен был должен был терпеть, а епископ не имел право разбирать отношения крестьян со своим помещиком. Если помещик насиловал девочек, избивал и доводил до телесных повреждений своих мужиков, грабил своих крестьян до полного изнеможения тех людей, на труд которых строились его дворцы, если в это вмешивался приходской священник, если он пытался учить детей и создать церковно-приходскую школу, то он попадал под действие государственного закона, запрещающего вторгаться в отношения помещиков и крепостных, считая это нецерковным делом. Если помещик не каялся, то говорить было не о чем, а они, понятно, в этих вещах часто не каялись.

И вот церковь все это приняла. Она сначала приняла то, что она сама была крупнейшим рабовладельцем: до секвестра Екатерины — до секуляризации церковных имуществ — церковь была владельцем до миллиона рабов. После этого она приняла то, что у нее рабов нет, но они есть у дворян. И каков результат? Результат очень простой. Вот это наш первый опыт: народ потерял веру, доверие к Церкви, а часто, порой, и — к Богу.

Но часто уходили в старообрядцы, а старообрядцы были убеждены, что царь это антихрист. Или уходили в какие-нибудь новые тогда немецкие секты типа Штунде, потому что там были нормальные человеческие отношения, а тонкости богословия, которые показывали, чем там они не дотягивают до православных, мужики не понимали, потому что их ничему не учили. Писания они не читали.

Церковь пошла на все это. Она согласилась. Была ли тогда альтернатива? Была. Эта альтернатива означала исповедническое мученичество. Но ведь Русская империя всегда себя позиционировала как православная. Поэтому это исповедничество и мученичество не было бы столь фатальным как в XX веке, но я думаю, что власть могла бы одуматься. Но церковь на это не пошла. Это ее принципиальное отличие от церкви католической — той было легче. Она была вне власти того или иного монарха. Глава ее был в Риме, он был вынесен за пределы крупнейших государств католической Европы. Из Рима можно было многим повелевать, там можно было принимать важнейшие булли и энциклики. И, в общем, их слушались. Очень сопротивлялись. Людовик IV даже пытался создать свою независимую католическую церковь. Ничего у него не вышло. Но, чтобы не вышло, немало католических епископов пошло путем исповедничества. Им головы не рубили, но в тюрьму сажали, на долгие годы. И это — славный опыт католической церкви.

У нас такого не было…. За то, что рабство невозможно в христианской стране, и что народ надо учить, что после многих веков свободы нельзя поработить свободных людей и считать это нормой (так даже в античности никогда не было), Церковь не выступила. Вот это первый урок. Мы не выдержали его — мы как люди Церкви Кто поднял первый настоящий голос о достоинстве Церкви? Не священник, не епископ, к сожалению. Хотя люди типа митрополита Филарета Дроздова пытались что-то делать вместе с Александром I. Когда благоволение кончилось вместе с Александром I, и пришел Николай и граф Протасов как обер-прокурор Синода, тогда и владыка Филарет замолк на долгие годы, и даже кое-где оправдывал крепостное право…

Но кто тогда был человеком, который сказал это слово правды? Это был Алексей Степанович Хомяков. Он первый говорил о Церкви, как о духовном сокровище, он читал отцов. А вы думаете, как он читал отцов? По-французски! Не было русского перевода, только церковно-славянские, не очень хорошие переводы. И он, и Иван Васильевич Киреевский, его ближайший друг, другой знаменитый славянофил, ученик старца Макария и тоже обличитель строя — они изучали богословие на современных европейских языках. А ведь до этого был весь XVIII век! Где же работа? Работы-то Церкви нет!

После них появляется Владимир Сергеевич Соловьев, величайший русский религиозный философ. Так его знает весь мир. Мир знает двух величайших русских религиозных философов — это Соловьев и Николай Бердяев. Но ни тот, ни другой не признаны Церковью! Их считают полуеретиками. Действительно, у них есть смелые богословские мнения. Но у них есть внутренняя свобода и правда. Когда молчит клир, молчит Церковь, те, кто должны учить, тогда говорят миряне, но за это их жестоко наказывает церковная власть.

Вот такой первый урок. Результатом этого урока является массовая апостасия русского народа. И когда рухнули такие внешние приличные стены Церкви — когда надо было раз в год причащаться и исповедоваться — справку об этом приносить. С нижних чинов русской армии никаких справок даже не требовали, их просто выстраивали строем, строем исповедовали, строем причащали, если они были исторически православными, а не немцы, мусульмане, не евреи… Но как только это рухнуло в феврале 17-го года, как только Временное правительство приняло закон о религиозной свободе, тут же в десять раз упало число причастников русской церкви. На порядок!

Вот это первый опыт. Значит, Церковь должна бороться за правду любой ценой. Это опыт первых веков. Это опыт наш сокровенный. Кровью мучеников растет Церковь, а не сервилизмом. Когда я сейчас работал и читал исследования людей, работавших в русских архивах XIX века, я видел, как многие священники, приходские священники первой половины XIX века, не выдерживая этого невероятного нравственного гнета того, что они видели, находясь среди крепостных крестьян, писали письма архиереям. Но они не могли писать официальные докладные, потому, что тогда бы их посадили и лишили бы сана. Или посадили, что и бывало. Они писали личные, частные письма архиереям. Это никто не мог запретить. Они рассказывали о таких вещах, от которых волосы дыбом стоят. Но ничего не менялось! Поэтому, это тяжкий путь. Мы должны понять, что уступки правде, ради удобства, выгоды, послушания, ради 13-й главы Послания к римлянам апостола Павла: «нет власти иже не от Бога…», это всегда гибельно, во-первых, для нас самих, и для Церкви, для народа, который ждет совершенно другого.

Народ ждет слова правды. И еще больше ждет, знаете чего? Действия правды! Потому что мало говорить — надо действовать в соответствии со своим словом! И когда он этого не видит, и когда он этого не слышит, он уходит от нас. А что может быть большим преступлением перед Христом, чем то, что люди уходят от нас по нашей вине?!

Второй важный урок это урок Собора 17–18 года, Московского Собора и Предсоборного присутствия, которое, собственно говоря, возникло в 1906 году. Вы помните, что это великий день. Сейчас мало, кто это отмечает. На самом деле это великий день. 17 апреля 1905 года, вот мы скоро будем отмечать эту великую дату — 110 лет, был принят закон, подписанный государем — закон о веротерпимости. Впервые перестали сажать в тюрьму за то, что человек менял православную веру на какую-то другую! А до этого было так. Причем, было даже сложнее, например, можно было переходить из ислама в лютеранство, или из лютеранства в православие, но нельзя было даже из лютеранства переходить в ислам. Это было наказуемо, но из православия нельзя было переходить в лютеранство. Но вот 17 апреля 1905 года государь подписал закон о веротерпимости. А на следующий год 17 октября 1906 года, в годовщину манифеста конституционного, подписал указ об уравнивании в правах старообрядцев и, скажем, новообрядцев.

Это были очень важные акты, и со вторым актом было связано решение созвать Собор и восстановить патриаршество. Вообще униженное положение русской церкви характеризовалось, прежде всего, тем, что в ней просто не было патриарха, чего вообще не было ни в одной церкви после того, как институциональная Церковь сложилась к III веку, и патриаршества возникли, вообще не было ни одной церкви, которая не возглавлялась бы епископом, патриархом. Были исключения, но любая церковь все равно возглавлялась неким лицом. Русская церковь была единственной, где этого не было.

Интересно, что при царском режиме царь так и не восстановил патриаршество. Он постоянно считал его несвоевременным. Так он и писал: «несвоевременно». Сначала была война с Японией — несвоевременно. Потом революция — несвоевременно. Только, когда рухнула императорская власть, это вдруг неожиданно стало своевременным. И что же теперь мы видим: собор, который собирался, это был собор не сверху организованный. Конечно, принял решение о соборе синод русской церкви в обновленном составе. Он сам себя обновил, кого-то вывел из своего состава. Обер-прокурор тогда еще действовал (князь Львов). Он — новый уже обер-прокурор, но он действовал. Последним, кстати, обер-прокурором и первым министром исповедания Временного правительства был всем вам известный Карташов. То есть прекрасный — пусть во многом консервативный, может, оно и неплохо — богослов...

Так вот, как же открылся Собор, как же он был построен? Он был построен демократически. Сейчас очень многие люди, даже возглавляющие нашу церковь, говорят о том, что в Церкви не может быть демократии. Это неправда. Церковь это удивительная структура, в которой сочетаются две вещи — воля Божия и воля человеческая. Так же точно как Господь имеет богочеловеческую природу, так и Церковь имеет богочеловеческую природу. Не случайно это тело Христово. Они соединяются эти две вещи: ни без воли Божией человек не может стать священником, архиереем, ни без воли человеческой. И когда одна из этих воль пренебрегается, тогда нарушается гармония Церкви. И понимая это, Собор 18-го года пошел по пути восстановления Церкви, какой она была в ранних временах, не только в совсем ранних временах, но и в ранних временах русской церкви в западной части Руси — Киевской Руси, и в северной части Руси — Новгородской Руси, когда было правило выбора. Все выбирали: монахи выбирают игумена, члены общины выбирают ставленника для священнического служения, и потом епископы его испытуют, и если он годен, то рукополагают. Так же происходят и соборы, на которые выбирают — земские соборы XVII века.

По этому же принципу построены и выборы в Собор 17-го года. Удивительно: шла революция, был хаос, и тем не менее, были очень четко проведены выборы на собор — от мирян в четыре ступени (он общины до епархии); от белого духовенства это было благочиние, епархия, Собор — в три ступени; от монашествующих в две ступени. Епископы, архиереи, естественно присутствовали на Соборе по должности. Но это было демократически построенное учреждение, в котором, кстати, число мирян превышало число архиереев, и даже число клириков вообще. Это интересный прецедент.

Именно этот Собор, с таким составом, восстановил патриаршество на Руси. Он дал те импульсы для русской церкви, которые до сих пор не реализованы, потому что масса вещей была не реализована, так как уже в сентябре 18-го года большевики разогнали. Но обратите внимание: Собор функционировал с Успения 17-го года до, практически, Рождества Богородицы 18-го года — больше года. Он не прошел в три дня. Это был долгий серьезный разбор: работа комиссий, анализ, выслушивание экспертов, принятие решений в комиссиях, на общих совещаниях… Потому что это была живая жизнь Церкви.

Да был быстро выбран патриарх, святейший патриарх Тихон, но он не сделал собор инструментом своей деятельности — ни в малой степени. Нет, наоборот, патриарх был исполнителем и главой исполнительной власти Собора. Это второй очень важный момент. Понимаете, там надо думать наперед. Ведь живая жизнь Церкви возобновлялась после полного фиаско, после фактического краха русского синодального православия. Да, там были святые люди, были примеры высочайшей святости, но тем не менее. Это положительный пример, пример строительства церковной демократии.

Но я не случайно сказал, что главной ячейкой, была община. Не случайно я сказал, что большинство-то было мирян, а если еще к ним прибавить белое духовенство, то это было абсолютное большинство. Ведь как начиналось: собиралась община и сначала выдвигала ставленника от мирян в благочиние, а духовенство все шло в благочиние целиком, и представители от белого духовенства выдвигались всеми клириками благочиния уже в епархиальное собрание, которое уже выбирало на Собор.

Так вот главной ячейкой была община, и это не случайно. Дело в том, что с конца XIX века на общем фоне деградации церковной жизни, которую вы хорошо увидите, читая записки Фуделя «У церковных стен», было видно, что только община может поднять жизнь Церкви. Что такое община? Это сообщество верных, которые объединились, чтобы вместе быть с Богом, вместе быть в таинствах, вместе совершать добрые дела, о которых говорит Евангелие, помогать друг другу и идти в Царствие Божие. И во многих местах на Руси стали создаваться такие церковные общины. Их было сравнительно немного. Я думаю, среди общего числа православных на Руси они составляли не больше половины или 0,7 процента. Но это была соль соли.

Именно эти люди потом дали очень много мучеников мирян и священников. Так что община как начало церковной жизни это самое главное. Потому что община растет снизу. Многим это очень не нравится. Проще бы выбрать иной какой-нибудь путь — властной вертикали церковной, когда люди только захожане, а церковь, это институт предоставления религиозных услуг. Но это ведет к гибели церкви. А жизнь церковной общины, при определенных рисках (мало ли, куда община занесет!) Но, для этого есть благочинный, есть епископ, чтобы смотреть, чтоб не заносило особенно. Жизнь должна идти снизу. А ведь в скольких храмах сейчас церковная жизнь превращается в абсолютную профанацию. Это звоночек, что мы не учли того опыта и плохо поняли, что было с Церковью за два века синодальной жизни.

Следующий момент это знаменитая декларация митрополита Сергия 1927 года о лояльности советской власти. О ней было очень много сказано. Говорили, и правильно, что была альтернатива — послание соловецких епископов. Но нам важно видеть иное: митрополит Сергий не будем думать о нем плохо, это интересный человек, неплохой богослов, его книга «Учение о спасении» — достаточно сильная; очень активный человек, создавший даже православную партию во время выборов в Учредительное собрание. Правда она не преуспела, но не по вине митрополита Сергия, а по вине русского народа, предпочетшего голосовать за безбожные партии меньшевиков и эсеров… Он, видимо искренне, после долгих сомнений, решил пойти на сделку с советской власти, чтобы дать возможность продолжать Церкви жить.

Не забудем, что 27-ой год был во многом удачен для этого. Не забудем, что 1927 год мог многих соблазнить. Это был год, когда НЭП достиг своего апогея. НЭП это некоторое освобождение России от тотального гнета большевизма. Больше свободы экономической. Политической свободы не было, но на некоторые вещи стали смотреть сквозь пальцы. Даже были восстановлены некоторые имущественные права, уничтоженные во время революции. И многие надеялись, и внутри страны и в эмиграции, что страна вернется к нормальной жизни. Другое дело, что Митрополит Сергий, как и многие, не знал, что в верхушке страны замышляли разгром, в первую очередь, крестьянства, как главного сословия не подвластного большевикам, потому что они имели фактически в своем владении землю, хотя формально она была государственной, как при царе Алексее Михайловиче — частного землевладения у нас не было после 17-го года. Крестьяне постепенно становились богатым сословием, а еще они были верующие, а еще там были батюшки, хорошие монастыри. Поэтому, надо все это уничтожить. Или крестьянство уничтожит большевиков, или большевики уничтожат крестьянство.

Когда в 1942 году Уинстон Черчилль прилетел в Москву, у него состоялся разговор со Сталиным, который он впоследствии вспоминал. Он спросил Сталина: «Наверное, Вам было очень страшно и Вы пережили большой испуг, когда на вас налетела немецкая армия, и Ваши войска не могли сражаться?» «Да, это был тяжелый момент, но не самый страшный. Самый страшный момент это был 28-й год, когда крестьяне могли нас победить».

Так что то, зачем выкручивали руки митрополиту Сергию, это был первый шаг уже спланированной длительной борьбы по уничтожению свободного общества в России — крестьянского, а крестьяне группировались в первую очередь вокруг священников. И Сергию надо было подписать этот акт лояльности и, тем самым, сбить волну. Он решил подписать. Ради того, чтобы сохранить церковь. Ради того, чтобы из Соловков отпустили епископов. Как вы знаете, ничего из этого не получилось. Ни епископов не отпустили, ни волну не сбили, после этого пошла волна закрытия церквей и полного закрытия монастырей. После этого — в 37-м году — полное уничтожение церкви под корень. То есть ничему эта декларация не послужила и ничего не сделала. Но она помогла власти разделаться с церковью.

Вы знаете, что начались расколы в православной церкви, возникли «непоминающие» и т.д. И в этом смысле, затея большевиков полностью осуществилась. Именно поэтому можно сказать, что сделка с Церкви с властью, которая позиционирует себя как безбожная, невозможна. Эта сделка всегда преступна. И она всегда губит церковь и душит ее, естественно. И мы ясно видим, как изменилось положение даже в душе того же митрополита Сергия, за прошедшее после 27-го года время.

В 1943 году после страшных гонений, когда больше 90% клира и мирянского актива было уничтожено физически, в сентябре, по-моему, 4 сентября 1943 года Сталин неожиданно вызывает митрополита Сергия, митрополита Алексия и митрополита Николая (Ярушевича) к себе, на ближнюю кунцевскую дачу, и в присутствии Павлова (кагебешника, естественно) будущего уполномоченного по делам русской православной церкви, ведет беседу о том, что надо восстанавливать церковь. Почему это произошло, я не буду говорить. Разумеется, не из-за того, что, как говорят некоторые наши не в меру ревнивые сказочники, Сталин уверовал, понял. Он действовал очень прагматично.

Он спрашивает (сейчас стенограмма эта опубликована): «Что сейчас нужно церкви для ее восстановления?» Как вы думаете, что отвечает митрополит Сергий? «Первое, что надо решить, это вопрос о власти в церкви. Должно быть восстановлено патриаршество. И, естественно, я должен быть патриархом». Все остальное — о тысячах, десятках тысяч находящихся в лагерях священников не было сказано ни единого слова. Это очень характерно. За эти 15 лет произошло сильное изменение сознания: компромисс большого богослова в 27-м году привел к сервилизму в 43-м году. Поэтому церковь возродилась совсем не такой, какой она погибла тогда. Она возродилась другой. Она возродилась новой государственной церковью. Причем, в отличие от церкви императорского периода, когда это была церковь в государстве, все-таки считавшем себя православным. И епископам, митрополитам было бы легче говорить царю: ты же милостью Божией Государь! Что ж ты такие дела творишь? Но никто этого не сказал никогда, ни разу. Если бы сказал, это был бы шок! И то-то тут же отправился куда-то очень далеко, даже будь это митрополит санкт-петербургский.

Но теперь церковь согласилась быть церковью в атеистическом государстве и пользоваться правами в этом государстве, и получать милости от этого государства. И как тут быть? Это был огромный вопрос! Это вопрос совершенно нерешенный.

С одной стороны, я сам — дитя этого решения: если бы не было открытых надпольных церквей, если бы не было открытого (пусть с кагебешниками в каждом храме) богослужения, то куда бы я пошел, когда уверовал 25-летним юношей? А с другой стороны, патриарх Алексий I с болью говорил, что «когда мы начинали в 45-ом, то одного епископа назначал КГБ, а девять назначал я». (Вы знаете, что Патриарх Сергий умер очень быстро, и патриархом стал Алексий (Симанский). «…тогда как сейчас девять епископов назначает КГБ, и только одного назначаю я». Вот результат жизни в этом государстве. Что лучше? Как? Не знаю.

Одно зло — нерадения до революции — породило другое зло — преклонения перед атеистической властью. Но, безусловно, это отказ от мученичества, отказ от исповедничества. Согласие на такой, если угодно, странный союз, когда один член союза хочет уничтожить другого. Теперь известна масса вещей, сейчас очень много открыто, но мало известно широкой православной аудитории, как осуществлялся этот союз. (Это тема особой лекции). Но разве это исключило мученичество и исповедничество? Нет, не исключило. Мученичество и исповедничество продолжалось все годы советской власти. Оно, понятно, достигло своего апогея в 1937–38 году, но по сути говоря, священников убивали, терроризировали все годы советской власти, начиная с октября 17-го года и кончая последними годами. Собственно говоря, мы здесь собрались на конференцию памяти Александра Меня. Я уверен, что он тоже жертва не одиночного маньяка.

Чем была всегда опасна Церковь? Чем были опасны хорошие священники? Они вокруг себя собирали людей. Не ради политической, а ради духовной цели, но это намного сильнее. Поэтому от них предпочитали избавляться всегда. Все инструкции КГБ-шные 20-х–30-х годов нам сейчас известны. Когда был голодомор на Украине, в них в первую очередь указывалось, что надо уничтожить всех архимандритов и всех священников, которые пользуются общественным доверием. Потому что они могли оказать сопротивление в этот страшный момент.

Так что новомученичество и исповедничество никуда не делось. Оно все равно явило себя вполне, но явило себя в специфической форме: по-моему, Афанасий Казанский, или кто-то еще из замечательных новомучеников, когда его между очередными арестами спросили: владыка, что же делать, вы же постоянно в тюрьме? ответил: а на что мы еще годны? Мы так испорчены нашим прошлым (имелось в виду, синодальным), что мы ни на что больше негодны. Может, мы еще в тюрьме что-то сможем сделать…

Вот так перекинут этот мост. И тогда не хотят идти на исповедничество, тогда исповедничество приходит к тебе. Есть поговорка: когда человек не хочет заниматься политикой, политика начинает заниматься эти человеком.

И наш последний момент, когда начинается освобождение Церкви, это то, что помнят многие из вас и то, что прекрасно помню я. Это период 88–91 годов, который можно назвать «медовым месяцем» нашей Церкви. Когда мы все, верующие христиане советского времени, смотрели и не верили той невероятной свободе, которая вдруг открылась. Нас было немного, но очень много людей вдруг обратило свои взгляды к Церкви. Потому, что в этом советском мире лжи, обмана, где настоящих ценностей не было, а в то, что выдавали за ценности — строительство коммунизма — уже никто не верил. И вот в этом мире вдруг, для очень многих, реализовалась абсолютная ценность. Это — вера.

Для большинства это была христианская вера, для некоторых это были другие конфессии, для кого-то это ислам, для очень немногих просвещенных людей, бурятов, калмыков — буддизм. Началось одновременное духовное возрождение всего нашего постсоветского общества.

Статистика, социологические опросы, которые начались более-менее надежные с 88-го года, показывают тогда взрывной рост числа людей, которые считают себя верующими и доверяют Церкви. Ни один институт в нашем обществе не пользовался таким доверием людей как Церковь. Ни один, даже близко не подходил, тогда в 90-е годы! Люди подумали, что в этом митре лжи и неправды в советские и послесоветские годы, в мире воровства, корысти есть вот эта ценности незыблемая скала. Но они обратились не ко Христу, а к институциональной церкви, выросшей в советское время. Мне больно говорить, но вы сами знаете, что их постигло, в основном, глубокое разочарование.

Те, кто прорвались сквозь все эти терни к истине, те, кто понял, что разные есть священники, разные епископы, разные приходы, но — один Господь, одно Евангелие, Благая весть, которая говорит о том, что смерти нет, что «Я сказал, что все вы боги и сыны Вышнего все вы…» Вот тем людям, которые уже прорвались к этому, было уже ничего не страшно. Их уже ничего не соблазняло: ни какие-то финансовые авантюры церковного руководства, ни странные высказывания отдельных священников — их не волновали. Но, к сожалению, таких было немного. И таких всегда немного. И социология последних лет (я пользуюсь социологическим опросом 12-го года службы «Среда») показала один интересный факт, которого не было в начале 90-х. В начале 90-х было много неверующих и все больше и больше верующих. Постепенно неверующих стало мало, а верующих стало к концу 90-х много. Но что показали опросы 12-го года: неверующих стало еще чуть меньше — их сейчас немного, ну где-то 13–14%, но во всех религиозных системах образовалось большое количество людей, которые говорят о том, что в Бога верят, но ни к какой конфессии или ни к какому мусульманскому изводу (суннитскому, шиитскому) не принадлежат. «Да, мы верим в Бога, но мы ни в какой конфессии». Их 25%. И есть примерно 5%, которые более или менее ориентированы (мы христиане, даже — мы православные христиане, но вне РПЦ) и вне всего, ни в УПЦ и т.д. Не старообрядцы, не протестанты, не католики.

То есть, образовалась примерно треть людей в России сейчас, которые оказались вне Церкви, но с верой. Мне кажется, это очень серьезное нам всем предупреждение. Потому что это алчущие и жаждущие правды. А какой отец, когда сын его просит хлеба, даст ему камень? Если просит рыбу, даст ему змею? Вот это опыт нашей Церкви для XXI века. Спасибо.

Тангейзер

Одна дискуссия в фейсбуке

Петр Мещеринов Стер свою предыдущую запись про Вагнера и митрополита Новосибирского Тихона.

Я продолжаю придерживаться убеждения, что современные оперные режиссеры, за очень немногими исключениями, глупцы и безобразники, только и могущие ставить свои безумные эксперименты, уродуя прекрасные произведения великих композиторов.

Я глубоко оскоблен за Рихарда Вагнера, который писал прекрасную, романтическую, сказочную и высокую оперу про Тангейзера, и его покаяние, и про верность, и про любовь, а не водевиль про гипотетические «молодые годы Иисуса Христа».

Митрополит Тихон — бывший наместник нашего монастыря, человек во многих отношениях весьма достойный.

Но прокуратура и следственный комитет здесь уже совершенно лишние.

Ольга Неснова Бескультурная эпоха в год культуры. Что тут еще сказать, кроме «верным курсом идем, товарищи»?.. Наверное, уже нечего. За «Тангейзера» жаль. За Вагнера. Рихарда нашего.

Артем Варгафтик Стесняюсь спросить — а зачем же в таком случае достойный во многих отношениях человек прибегает к столь очевидно недостойным средствам?

Георгий Гупало Отче. Если мы одобряем «оскорбление религиозных чувств», то почему удивляемся открытию уголовных дел? Лично меня удивляет другое: когда наше духовенство начнет вспоминать 30-е годы? Там ведь народ требовал закрытие «мракобесных»гнезд. Помните, как оскорблял простых граждан колокольный звон и трудовые коллективы, школы и больницы требовали закрытие церквей, мешающих труду, учебе и лечению. Их антирелигиозные чувства были оскорблены звоном. Так будет еще раз. Поддерживайте «весьма достойного» человека и приближайте новые 30-е. Успехов. Простите. Надеюсь, что Ваших религиозных чувств я не задел.

Петр Мещеринов Дорогой Георгий Михайлович, но я ни слова не сказал про «оскорбление религиозных чувств». Моя позиция по этому вопросу известна. Меня оскорбляет современная оперная режиссура, но не религиозно, а эстетически. Но это вовсе не дело каких бы то ни было силовых органов. Вот что я имел в виду, а Вы прочитали как-то иначе.

Георгий Гупало Нет, о. Петр. Я понял Вашу позицию и частично ее разделяю. Мне много не нравится в современном российском искусстве. Но я считаю, что не дело Церкви вмешиваться и протестовать против той или иной постановки. Хочешь что-то исправить — делай лучше. Тот же митрополит мог бы найти хорошего режиссера и помочь ему поставить другую постановку, чтобы люди смогли сравнить и понять, где искусство, а где пародия на него. Не бороться надо, а показывать пример. Вот я о чем.

Петр Мещеринов Собственно, из-за чего сыр-бор (из прессы):

«Следует отметить, что премьера оперы «Тангейзер» в постановке Кулябина прошла в Новосибирском театре оперы и балета в декабре прошлого года. В отличие от оригинала, в данной постановке действие перенесено в современность, где главный герой не рыцарь, а кинорежиссер Генрих Тангейзер, снявший фильм о неизвестной греховной жизни Иисуса Христа под названием «Грот Венеры».

Георгий Гупало Какой смысл делать дополнительную рекламу серости? Это же как с Левиафаном. Раздули из вполне средненького фильма пожар на всю страну. А король-то голый.

Борис Филановский Видите ли Петр, оскорбленностями любого рода — за Вагнера ли, за прекрасную классику или за что-то еще более возвышенное — вымощена дорога сами знаете куда. В этом смысле я не вижу качественной разницы между Вашим коллегой Тихоном и Вами. Просто у него были возможности соблазниться о прокуратуре, и он не устоял перед этим соблазном. Кто в принципе способен оскорбиться, тот уже в группе риска.

Петр Мещеринов Георгий, я про «Левиафана» ничего сказать не могу, не смотрел. А написал это здесь потому, что, узнав, что открыли дело по поводу этого «Тангейзера», был вынужден скорректировать свою точку зрения, изложенную в стертом постинге.

Петр Мещеринов Борис, я с Вами отчасти соглашусь. Я человек очень старомодный, и меня многое задевает в современном эстетическом пространстве. Но все это я стараюсь оставлять лично при себе, в прокуратуру не пойду — надеюсь, этот соблазн выдержу.

Борис Филановский Спасибо, что не оскорбились Могу ли я предположить, что то, что Вы называете старомодностью, можно назвать также каноническим сознанием, которое прежде всего иерархизирует, оценивает, расчерчивает любое пространство, — но прежде всего коренится в религиозности?

Артем Варгафтик Кстати, Борис, и фактура, и контекст, и сам текст романтической оперы про Танхойзера почти до отказа набиты вот именно этими «оскорбленными чувствами», и в принципе — если, например, объяснять не знакомому с произведением человеку что к чему и почему — то без этой «оскорбленности» там вообще ничего не поймешь: спел парень сначала в одной аудитории про то, как ему хочется на свежий воздух — там оскорбились до невозможности, потом сбежал оттуда, спел в другой аудитории, как ему хочется фонтан с шампанским и наяд с фавнами — там еще больше оскорбились, и так покуда прогулочная трость этого незадачливого певца не расцвела финиковой пальмой

Но то — все же средневековье, воспетое в позапрошлом веке, и понарошку — а это что? Которое в наши дни — и по реальной статье?

Борис Филановский Ну, в средневековом обществе действовал реальный канон. А в совковом новом средневековье сам канон давно утерян, но желание канона осталось. Свято место, знаете, ли, заполняется госдураками.

Петр Мещеринов Борис, это очень интересный вопрос, спасибо! Заставили задуматься )) Да, скорее всего это так.

Борис Филановский Собственно, здесь смысл отделенности церкви от государства: это отделенность личного выбора от общественных установлений.

Артем Варгафтик Еще, если позволите, два слова, Петр Мещеринов — в свое время я получил огромное удовольствие от поставленной в Вене, в Фольксопер (опереточном собственно театре) — пародии Нестроя «Танхойзер за 80 минут» — производство 1857 года, между прочим! — там все очень забавно и в три раза короче, чем у Вагнера, но общий смысл почти тот же, что в Вашем мощном обобщении про «современных режиссеров»: мол, вся эта современщина и стремление в будущее превращают оперу в бессмысленную чушь, вот смотрите, как это нелепо — боюсь, что при всей силе аргументов (тех, этих, всяких) обобщение заведомо некорректно.

Артем Варгафтик Знаете, если уж «бороться» — то со всем сразу! С оперой как таковой — и беспощадно, до искоренения! Вот в Иране нет ее — и как дышится легко! Ляпота

Георгий Гупало Таки да. Туркменбаши тоже запретил оперу и ничего, мир не рухнул. Ашхабад очень красивый город, люди прекрасные, все улыбаются, никаких проблем нет. Никто ничьих эстетических и религиозных чувств не оскорбляет. Может нам туда дорога?

Дмитрий Свердлов Святой Никола, спаси нас от рокенрола.

Дмитрий Свердлов Ну не знаю. Православный шариат это преступление и путь в пропасть одновременно. Остальное, мне кажется, меркнет.

Татьяна Бушманова Я, возможно, что-то пропустила. Разве по церковным канонам РПЦ митрополитам разрешается ходить в оперу, и вообще в театр? Тем более, о Великом посте? Это ж лицедейство!

Т.е. либо митрополит ведет светскую жизнь обычного человека, но тогда что же это за духовное лицо; либо «не читал, но осуждаю» и кляузу в прокуратуру?!

Если это «достойный человек», то что ж из себя представляют недостойные.

Петр Мещеринов Уважаемая Татьяна Бушманова! Вынужден поправить вас: «церковных канонов РПЦ» в природе не существует. Есть каноны Православной Церкви вообще, есть официальные документы Русской Православной Церкви. Ни в одном из них не говорится о запрещении или разрешении посещать оперу. «О Великом посте» — не очень понятно, что Вы имели в виду. Если период времени, то «Великим постом» или просто «в Великий пост». Лицедейство — это игра на сцене, а не сидение в зрительном зале. Теоретически никаких препятствий митрополиту для посещении оперного спектакля нет. Также теоретически вполне возможно составить представление о предмете, не ввязываясь в него. Например, многие, говорящие о вреде наркотиков, их на самом деле практически никогда не употребляли: однако же их утверждение не является ложным.

Я сейчас не оцениваю ни обсуждаемый случай, ни Ваши эмоции по этому поводу, а призываю лишь к компетентному употреблению церковной терминологии.

Ксения Лученко Отец Петр, вы меня простите за резкость, но не нравится — не смотрите. А любое классическое произведение может быть проинтерпретировано сколь угодно раз и в любом ключе. Кого-то оскорбляет фильм «Ромео и Джульетта» с ди Каприо, где действие перенесено в современность. Давайте теперь дружно оскорбляться от любого «неправильного» творческого высказывания. Мрак.

Петр Мещеринов Минуточку. Высказаться я могу или нет?

Евгений Ермолин Современное искусство — сплошной повод для оскорбления чувств митрополита Тихона. Ждем от него дальнейших выражений оскорбленности и заранее бисируем.

Елена Рыбакова В том-то и дело, что когда вступает прокуратура, высказаться о вкусах уже нельзя. Любое высказывание, кроме категорического нет, будет в пользу мракобесия.

Петр Мещеринов Дорогая Ксения Лученко! Тут все же хотелось бы ясности. Допустим, что-то меня задевает и — да, оскорбляет: современная оперная режиссура больно задевает и оскорбляет меня — как, скажем, и покойную Галину Вишневскую. Могу ли я сказать об этом в своем личном пространстве? Ведь я же не выхожу и не собираюсь выходить за его пределы. В прокуратуру я ведь не иду. В конце концов, я обозначаю свою позицию для себя. Смотреть современные спектакли — не смотрю, «не участвую», так сказать. Позицию «не нравится — не смотри» я целиком принимаю. Но не идет ли тут дело дальше к мейнстримной ныне всюду позиции «не нравится — молчи в тряпочку»? С этим я не согласен. Личное мнение выражаться непременно должно.

Такожде простите.

Ксения Лученко Что касается «не нравится — молчи в тряпочку». Нет «не нравится — иди в прокуратуру» или кричи «оскорбительно! мои чувства!». По-моему, если не нравится, можно аргументированно изложить, чем не нравится, высказать позицию, идущую от интеллекта, а не от эмоций. Для этого существовал институт художественной критики — музыкальной, литературной, какой угодно. Теперь он заменен на жанр доноса и плаката. Коротенечко так, чтоб было.

Анна Дула По-моему, отцу Петру-музыканту, человеку старомодных вкусов (как сам он о себе написал) не нравятся современные оперные постановки, в том числе данная.

Отец Петр-священник нигде не упомянул об оскорблении религиозных чувств. Видно разницу? Другое дело, что в сложившейся ситуации очень легко мыслить «пакетами»: священник, не нравится — значит, за прокуратуру

Николай Эппле Отец Петр, тут есть, по-моему еще одна тема. Хочется обозначить ее, раз уж тут такое всестороннее обсуждение проблемы. У этих постановок классики в современных декорациях на Западе очень давняя традиция. Артем Варгафтик привел пример из XIX в, но со времен «Кольца» Питера Штайна (это 70-е?) это вообще мейнстрим. И это не просто эпатаж, это свидетельство во-первых, сохраняющейся актуальности такой музыки, а во-вторых нежелания ее мумификации, превращения неприкосновенную матрешку, в «Большой театр» — собственно, это две стороны одного и того же. Это не значит, что в этих постановках не бывает жуткой безвкусицы и т.д. — как любая традиция она местами вырождается в клише, но это именно традиция. И пересадка этой практики на нашу почву получается неизбежно, за неимением у нас соотв. традиции, кривой и механической. Собственно, я только это хотел добавить.

Николай Эппле Ой, я перепутал, это не Штайн, конечно. Я имел в виду байройтскую постановку Патриса Шеро 1976 г. Дирижировал Булез.

Павел Лукин Все это «противостояние» идеально описывается малопристойной формулой, пардон, «имела жаба гадюку». С одной стороны (условно говоря): защитники скреп, православные чекисты, «день ополченца в детском саду» и ценители искусств из СК. С другой (тоже условно говоря): коллективный демократический партком, новые истинно-православные юродивые в виде «пусси-райот» и авторы художественных высказываний в виде кучи кала на сценической площадке. Такова сегодняшняя реальность: от интернет-пространства до международных отношений.

Алекс Боженов По накалу эмоций чувствуется что Великий пост наступил!

Дмитрий Свердлов Это все равно, что обсуждать художественные достоинства известного опуса пусси райот. Или художественные недостатки Жития протопопа Аввакума... Контекст второстепенный, мне так кажется. Даже если в Новосибирске поставили пошлейшее говно — все, теперь, после прокуратуры это не имеет никакого значения.

Георгий Гупало Из интервью митрополита Тихона: «Какую вы музыку слушали и какие книги читали, когда были моложе?

— Я не меломан, не увлекаюсь чем-то конкретным. Люблю военные песни, которые мама мне в детстве пела — «Катюшу», например.

Отец любил читать и детей приучал. Выписывали много журналов — «Огонек» и «Крокодил». Покупали книги — Льва Николаевича Толстого, Большую Советскую Энциклопедию».

Яков Тестелец Оперных режиссеров можно понять, о. Петр, — даже в драматических спектаклях, где необозримый выбор пьес, публике приедаются традиционные постановки. А в опере, где стандартный репертуар меньше 50 произведений, и публика спасибо что еще ходит на «Лулу», или на»Леди Макбет Мценского уезда», или на «Диалоги кармелиток», а на послевоенные оперы ее разве что скандалом заманишь, да и записей сколько доступно, и на любой вкус!.. Невозможно один и тот же изобразительный ряд крутить столетиями или переходить на концертное исполнение. Кроме того, я думаю, что Вагнер, если бы жил сегодня, обязательно что-нибудь придумал скандально неприемлемое для большинства знатоков — иначе ему было скучно.

Петр Мещеринов Яков (и Николай Эппле), отчасти я соглашусь с вами. Если опера «осовременена» талантливо, то и пусть. Но — на мой взгляд — это бывает очень редко. Современные режиссеры уже не знаю как изгиляются, чтобы только вывернуть все наизнанку. Я слушал последнюю постановку «Заката богов» из Байройта, прошлого года. Там действие перенесено в Нью-Йорк, Зигфрид — в рядах «Оккупай Уолл-стрит», и так далее в том же духе... публика после спектакля громко кричала «бу-у…» Ставят Моцарта «Милосердие Тита» — так там Тит и Сикст гомосексуалисты, чуть ли не вступают в сексуальную связь на сцене... И т.д., и т.п., чему несть числа... Я считаю так: хочешь оперу про гомосексуалистов — да пожалуйста: напиши либретто, напиши музыку, поставь — и все отлично: кому понравится, тот заплатит... но Моцарт, Моцарт-то тут при чем? То же и с Вагнером. Осовременивать Тангейзера... ну попробуйте... но есть же естественный предел, который ставит текст и музыка? Я вот просто не представляю себе, как можно из сюжета про кающегося, мятущегося, опять кающегося и т.п. рыцаря Тангейзера вывести сюжет о кинорежиссере Тангейзере, снимающим фильм про «бурную молодость» Иисуса Христа. Ну возьмите и напишите свою оперу про это, если уж так свербит, но при чем тут Вагнер? Элементарный вкус должен же быть!

А к тому же Вагнер и не нуждается в переделках. У него настолько точно рассчитано взаимодействие слова, музыки и сценического действия, что только поставь все по его подробным указаниям, исполни как следует — и впечатление будет потрясающее... Я помню, уже давно смотрел в берлинской Komische Oper «Нюрнбергских Майстерзингеров», в традиционной постановке... то есть где у Вагнера собор — там собор, а не офис, где дерево — там дерево, а не металлоконструкция... и это неизгладимое впечатление. Неизгладимое... Я все жду, когда режиссура оперная совершит свой круг, и самым «пиком» будет появление на сцене авторской воли — где море, море, где скала — скала, где Рейн — Рейн... Вот уж точно это будет неслыханной новизной...

Леонид Черняк Заявление

Мы, Союз композиторов России — общественная организация, объединяющая российских композиторов и музыковедов,

Понимая, что музыкальные произведения, обладая огромной силой воздействия на общественное сознание, способны содействовать формированию системы ценностей, образцов поведения и нравственных идеалов в человеке;

Уважая культурное наследие различных религиозных, этнических, социальных групп зрительской аудитории;

Защищая духовные и культурные ценности, традиции отечественной культуры и искусства;

Признавая свою ответственность в формировании моральных и нравственных принципов современного человека;

Осознавая, что любое произведение, не должно наносить вред устоям и духовной безопасности российского общества;

Обязуемся способствовать воспитанию и укреплению в обществе патриотизма, любви к Родине ее традициям.

Члены Союза композиторов России, поддерживающие положения настоящей Хартии, могут выразить свое согласие в произвольной письменной форме.

Кино

Михаил Грозовский

Почему нет христианского кино?

Во-первых, точно ли его нет? Ну а что, много ли фильмов можно вспомнить? Важно, конечно, определить, что такое христианское кино, что такое кино про Бога, но об этом позже. Скажу, что христианским кино точно не является. Не скажу даже, а перечислю: «Голгофа», «Левиафан», «Ида». Какие там еще обычные подозреваемые? Социальное высказывание, политический памфлет, острая общественная сатира — все что угодно, только не кино на религиозную тему.

«Голгофа». Нам очень хорошо из России смотреть этот фильм как бы с чистого листа. Мы слегка изголодались по нормальным живым священникам. Но очень важно понимать, что в Ирландии-то он снят не в вакууме, а на фоне определенной общественной дискуссии. И дискуссию эту лучше всего характеризует пьеса, которую в прошлом же году послушал на Би-Би-Си. Там по сюжету людей — ну понятное дело, грешников — убивают. Потом еще убивают священника, еще пару людей. Убийцей оказывается очень хороший священник, который делает это — окей — из лучших побуждений. Вот, в общем-то, уровень популярной дискуссии сегодня в английском обществе, где церкви выставили очень большой счет. И еще не одной «Голгофой» по этому счету платить.

«Левиафан». Православным надо напрочь запретить рассуждать об этом фильме. Как будто их мнения кто-то вообще спрашивал! Ну это как Энтео называть православным активистом — моветон в приличном обществе. Какие, собственно, основания для этого? Поэтому здесь ни слова. С другой стороны общественно-политический памфлет отличный. Теперь вместо долгих рассуждений на тему, как живется в России, можно всегда сослаться «а вот, как в Левиафане». Как некий универсальный эталон и мерило нашей жизни — подходит.

«Ида». Ну куда там. Просто вообще не за что уцепиться. Как раз на ее примере попробую объяснить, чего мне так не хватает в христианском кино. Сначала, чего там вовсе не нужно. Не нужно никаких внешних признаков. Ну вот что, если, в фильме показать священника — пусть трижды человечного, — монахиню, епископа, храм — что фильм от этого автоматически становится христианским? Беда в том, что Бог в этих фильмах — только в эпизодах.

Кстати, важный момент. Даже, если Христа показать в фильме, он от этого автоматически христианским не становится. Не надо большого ума, чтобы переложить библейские, евангельские истории на экран. В этом нет никакого размышления, добавленной художественной ценности. В лучше случае можно переврать оригинал только.

Этого всего не нужно, а вот чего не хватает? Пытаюсь по крупицам наскрести это из тех фильмов, что понравились. Одна, одна очень важная идея, может быть, в них заложена. Это кино, видимо, про отношения двух личностей — Бога и человека. А отношения это всегда что-то такое ускользающее и тонкое, недосказанное. Отношения эти обязательно живые, очень сложные, не терпящие никакой формальности и привычки. Бог в них как будто всегда ускользает от контакта — это не Что-то данное навсегда. Он не укладывается ни в мужскую логику — это когда ты привык, что один и тот же трюк работает одинаково хорошо, как бы по привычке, — ни в женскую — когда на глубоком эмоциональном уровне не получается довериться Ему. С Богом как будто все идет наперекосяк, Бог абсолютно непрограммируем.

И тут же, мне кажется, понимаю, почему христианского кино нет. Кино про отношения — самый сложный жанр, про отношения с Богом — фактически недостижимо сложный. И, собственно, почему жанр этот не сложился, легко объяснимо. Как в жизни мы не готовы строить отношения со сложным и глубоко личным Богом, так и в кино мы к этому не готовы, на это просто нет спроса. Кино же массовый жанр, и снимать фильмы для небольшой группки странных людей не принято.

Вот тройка моих христианских фильмов. А ваша?

«Мусульманин» Владимир Хотиненко, Валерий Залотуха

«Дочь» Александр Касаткин, Наталья Назарова

«Письма отцу Якобу» Клаус Хярё, Яана Макконен.

Послесловие

Издание «Нового православного клуба».

Дизайн: Ольга Семенова.

Мы ищем авторов, соратников, хотели бы услышать ваше мнение об увиденном. Обращайтесь к Михаилу Грозовскому!

эл. почта: mikhail.grozovski@gmail.com

тел. +7-926 011-83-39

Читать газету можно через приложения «ЛитРес», Bookmate, а также в Google Play Книги.